В дом тут же влетел всклокоченный Киоси. Он хотел было крикнуть что-то, но не успел…
— Назад, малыш, уже всё нормально! — воскликнул Норобу.
— Ничего не нормально! Ничего не нормально, — всхлипнула госпожа Абэ. — Мой сын… мой Кеничи…
— Он будет отомщен, Фумико. Я это дело так не оставлю, — господин Абэ прижал жену к груди. — Каждый получит заслуженное… Сейчас отправляйся обратно в машину. Ты перенервничала… ты устала. Помогите госпоже Абэ сесть обратно.
Он кивнул охранникам и к женщине тут же подскочил один человек. Он поклонился, ожидая, пока женщина выйдет из гостиной. Госпожа Абэ взглянула на меня перед уходом:
— В твоих глазах отражаются сотни трупов, хинин. Я знаю, что ты вовсе не тот ангелочек, каким хочешь казаться. Материнское сердце не обманешь…
После этого она освободилась из объятий господина Абэ и чуть пошатываясь вышла из дома.
Господин Абэ посмотрел ей вслед, а после повернулся к нам:
— Прошу простить за это недоразумение. Надеюсь, что оно не доставило большого неудобства хозяину дома? Я компенсирую стоимость разбитой вазы…
А кто компенсирует мне моральный ущерб? Я же чуть не обоссался… Вернее, не я, а тело Изаму Такаги — видимо у него всё-таки осталось какое-то влияние на мочевой пузырь. Но вслух ничего не сказал. Продолжал выдерживать паузу и старался выказать уважение.
Эх, нелегка же всё-таки жизнь хинина. Даже за мебель не считают, и жизнь ценят ниже стоимости вазы, пусть и династии Минь.
— Главное, что никто не пострадал, — поклонился Норобу. — А уж стоимость вазы… Я её склею и если даже будет не как новенькая, но для памяти всё равно сгодится. О стоимости не нужно беспокоиться. Пусть эта ваза станет единственной жертвой, которая будет принесена в этом доме.
Трое посетителей встали. Они молча поклонились сэнсэю Норобу. После этого господин Абэ произнес:
— Я обещал жене, что виновник будет наказан. Вам будет оказана нужная помощь, но мы вас не знаем и знать не хотим. При этом всем, хинину лучше не попадаться на наши глаза. Пусть он сказал правду, но эта правда не сделала горе сладким. Прощай, Норобу.
Остальные молча поклонились и вышли прочь. Охранники выходили последними. Норобу протянул пистолет, предварительно стерев свои отпечатки.
— Вот, а меня ругают за разбитую посуду, — проговорил Киоси.
— Не только ругают, а ещё и бьют, — поддакнул я.
— Цыц! Или вы думаете, что всё? Что пронесло вас и можно рот открывать? Борзянки обожрались, хуепуталы беспонтовые? — в миг разъярился сэнсэй Норобу.
— Это ты так нервяк сбрасываешь, уважаемый сэнсэй? — спросил я. — Проорешься и полегчает? Думаешь, что у других ливер не трясется?
— Трясется у него ливер… — фыркнул Норобу. — Да если бы я тебя антидотом не хуякнул, легли бы оба здесь. Да ещё бы и Киоси с собой утянули!
— Не утянули же, — пробурчал Киоси. — Да и меня не так просто убить…
— Во! Ещё и ты выёбываться начни. Конечно, после драки чего кулаками-то не помахать?
Он покачал головой, глядя на осколки. Вздохнул.
— Чего? Правда, такая дорогая ваза? — спросил я.
— Да хуй его знает, я на барахолке за двадцать иен взял у какого-то наркалыги. И вообще, жизнь не измеряется вещами, это всё предрассудки домохозяек, — сэнсэй Норобу потянул за узел галстука, а после и вовсе стянул его через голову. — Фух, хоть теперь можно снять эту удавку. Думал, что задохнусь, пока всё не закончится. Киоси, убери пока осколки, раз уж зашел…
Тануки недоуменно посмотрел на сэнсэя, но, стоило тому сдвинуть брови, как Киоси тут же бросился за совком и метлой.
Я же вздохнул едва ли не горше сэнсэя. Он поднял бровь, на что я ответил:
— Чаем-то хоть угостишь?
— Присаживайся, — кивнул Норобу. — Так и быть, угощу. Тем более, что в чае намешано столько успокоительных травок, что хватило бы на целый отряд камикадзе. Уж заставил ты поволноваться. Когда отвечал Фумико, то я подумал, что порошок правды всё-таки взял верх над антидотом Нагаи. Чего ты так ляпнул-то?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Как-то само вырвалось. Не мог я соврать, глядя в материнские глаза. Каким бы Кеничи не был уёбком, но мать его любила…
— Да всех нас любят мамы, — сказал Норобу. — Я даже когда отказался от семьи ради якудзы, и то иногда заскакивал к своим, чтобы полакомиться маминым рамёном. Никто так вкусно не готовил рамён. И знаешь… В этом я понимаю тебя. Хотя ты и выказал слабость, но всё-таки показал себя с сильной стороны.
— И как же?
— Не стал биться в припадке, когда раздался выстрел. Я думал, что разыграешься не на шутку…
— Скажи, сэнсэй, а почему якудза не вступилась за меня? Неужели я настолько ничтожен, что про меня даже думать не нужно?
Сэнсэй сдвинул брови.
— А вот сейчас ты совсем неправ. Тебя отпустили из полицейского участка по личной просьбе суперинтенданта Микасё. Нагаи предупредил, что господин Абэ взял у него партию порошка правды. Окамото сказали за тебя своё веское слово. Очень много народа поучаствовало в твоём спасении, неблагодарный мальчишка. А ты сейчас сидишь, надутый, как жаба, и смеешь выговаривать мне, что за тебя не вступаются? Да после того, что сделал ты, даже аристократу бы не поздоровилось… А ты всего лишь хинин… Причем ещё и глупый, как будто всё детство по башке дубовой доской хуярили! Не смей мне больше тут говорить о том, что якудза за тебя не вступается! Если ты не видишь ночью солнце, то это вовсе не означает, что его нет!
Я взглянул на старика исподлобья — шутит он или нет?
Сэнсэй сидел, красный как сто помидоров. Даже щеки раздул, чтобы показать всю глубину своего возмущения.
— Я всё убрал и тоже хочу чай! — выкрикнул Киоси, подскакивая к столу и хватая тяван.
— А ну не смей!!! Разобьешь!!!
Дзиньк!
Неказистая чашка вырвалась из ладошки испуганного мальчишки и упала на циновку.
— Это не я! Я не виноват! Я нечаянно, — тут же раздалась обычная присказка Киоси.
Брови сэнсэя Норобу взлетели так высоко, что едва не оказались на загривке. Его нижняя челюсть отпала на циновку, и он изо всех сил попытался подтянуть её обратно. В таком положении Норобу стал похож на старого карася, которого выбросили на берег.
— Беги, Киоси! Беги! — выкрикнул я, толкая остолбеневшего мальчишку в сторону выхода.
Киоси быстро сообразил, что у него есть совсем немного форы и каждую секунду её становится всё меньше и меньше. Он шмыгнул в сторону выхода и полетел прочь, вздымая за собой тучи пыли. Бледный как смерть сэнсэй Норобу начал медленно подниматься.
— Сэнсэй, не расстраивайся так! Сам же говорил, что жизнь не измеряется вещами, это всё предрассудки домохозяек! — попытался я докричаться до хозяина дома.
