– Ладно, поехали домой. Все ясно. – Гриша резко повернул ключ зажигания. – Все ясно…
– Пап, ты же обещал в кафе! Я не хочу домой! – возмущенно запищала с заднего сиденья Машка.
– Ну, в кафе так в кафе…
Диля и не считала, сколько Алишер с Машкой уплели в том симпатичном детском заведении пирожных с шоколадными рожицами. Хорошо, хоть пепси-колы не запросили. Весь режим питания насмарку пошел. Гриша сидел за столиком грустный, молчал, смотрел в одну точку, потом развернулся к ней резко:
– Как ты думаешь, Ларка меня простит?
– Я думаю, да, – очень серьезно ответила Диля. – Она тебя все равно любит. Несмотря на то, что ты такой придурок и мамин сынок.
– Ларка сама это говорила? В смысле, что любит?
– Да. Говорила.
– А когда она приезжает?
– Я не знаю точной даты… Может быть, завтра.
– Уже завтра? Хорошо… – оживился Гриша. – Я сейчас ей огромный букет цветов куплю. Она спросит – откуда, и ты скажешь, что я приходил. Только об эксперименте – ни слова, поняла? Будто бы я сам так решил. А потом уж я сам…
– Хорошо… – кивнула Диля, грустно про себя улыбнувшись. Вот и свершилось, считай, окаянное доброе дело. Теперь остается только ждать, как все дальше пойдет. С какой скоростью.
– Ну, наелись шоколадных человечков? Не лопнули? – весело развернулся Гриша к детям. – Тогда – по коням!
Из цветочного магазина, как Диле показалось из окна машины, вышел сначала букет – до того он был огромный. Пышные розы переплетались в какой-то очень мудреной композиции с мелкими беленькими цветочками, и казалось, что их алая знойная нежность выглядывает в мороз через толстое защитное облако. Диля с трудом взгромоздила букет к себе на колени, сердце сжалось сладко от знакомого терпкого запаха – у них в Душанбе розовые кусты везде сами по себе росли, куда ни плюнь…
– Чего загрустила, Мэри Поппинс? Тоже цветов хочешь? Не плачь, найдем мы тебе мужика, за нами с Ларкой не пропадешь!
– Да мне бы работу для начала найти… – вздохнула Диля, отчего-то засмущавшись.
– Ладно, разберемся. Поехали, поздно уже.
Дома они вместе приспособили букет в большую напольную вазу в гостиной, потом Гриша самолично вызвался почитать детям сказку на ночь. Вообще, он повел себя сразу как хозяин – ходил по квартире уверенно, блестел глазами, подпрыгнул в прихожей и ухватился за турник, подтянулся несколько раз. Когда дети заснули, вышел к Диле в гостиную, еще раз осмотрел критически свой букет.
– Слушай, я бы съел чего-нибудь… – повернулся он к сидящей на диване Диле.
– Ага. Сейчас, – быстро засуетилась она, вставая.
– Погоди… Погоди, Дин. – Он взял Дилю за руку, когда она проходила мимо. – Я хочу это… Ну, в общем… спасибо тебе сказать. Хорошая ты. Даже сама не понимаешь, какая ты хорошая. Если б не ты…
Он ласково дотронулся кончиками пальцев до ее щеки, и Диля улыбнулась ему грустно, собираясь ответить – да не за что, мол, живите себе в семейном счастье еще сто лет. Но ответить не успела.
– Я вам не мешаю, ребята, нет?
Они оба вздрогнули, как нашкодившие кутята, обернулись на Ларин голос. Она стояла в дверях, опираясь руками о косяки. Полы распахнутой шубы, как вороновы крылья, трепетали с боков грозною чернотою. Лицо… Диля и не предполагала раньше, что у Лары может быть такое лицо! Бледное и в то же время черное от гнева, оно поразило свершившейся в нем переменой. Ни капризности, ни мягкой лености Бритни Спирс в этом новом лице уже не было, все черты будто заострились до предела, будто кто-то неведомый коснулся неумелой рукой, стер все нежное, обаятельное, розовощекое и пухлогубое. А еще больше Дилю поразили Ларины глаза. Ушел из них прежний умненький голубой свет, уступив место мутной серой поволоке, дрожащей, как желе, ничего не видящей, жестокой. Наверное, такой взгляд бывает у сумасшедших в минуты припадка. Наверное. Но ведь Лара была не сумасшедшая, точно, не сумасшедшая…
– Ларка, ты чего? Ты как так вошла, что мы тебя не услышали?
Гришин голос звучал спокойно и в то же время немного вкрадчиво, и сразу чувствовалось по этой вкрадчивости, что есть, есть у него опыт общения с этой новой «Бритни Спирс». Немножко с сумасшедшей. По крайней мере, Диле очень хотелось, чтобы он был. Вот Гриша сделал первый шаг ей навстречу, взмахнул рукой, чуть прокашлялся, пытаясь прочистить горло, проговорил почти весело:
– Послушай, Лар…
– Пошел вон… Немедленно пошел вон отсюда… – дрогнув бледными, почти пергаментными крыльями носа, тихо проговорила Лара.
От ее тихого голоса у Дили мороз прошел по коже. Потому что и голос тоже был не Ларин. Жесткий, сухой, исполненный ледяным презрением, он шел откуда-то из груди, будто Лара не говорила, а чревовещала.
– Это ты так, значит, с дочерью приходишь общаться, да? Приятное с полезным совмещаешь? А что для тебя приятнее, что полезнее? Твоя дочь или эта таджичка? И как это ты, чистоплюй, вдруг взял и с таджичкой замутил? Не похоже на тебя…
– Лара! Прекрати! Что ты несешь, опомнись! Ты же не в себе, Лара! – вскинул руки над головой Гриша и почему-то досадливо скосил глаза на Дилю, будто она и впрямь была виновата во всей этой нелепой истории.
– Да я-то как раз в себе. Уйди, слышишь? Не доводи до греха. Ты меня знаешь.
– Но мы же…
– Уйди! Мне нет дела, чем вы тут занимались!
Она вдруг задышала тяжело, схватилась за горло, прямо посмотрела Грише в глаза. Он отшатнулся, как от удара, потом сник, вяло махнул рукой:
– В таком состоянии с тобой бесполезно разговаривать… Все равно не услышишь, я знаю. Ладно, потом поговорим. Когда в себя придешь.
Он быстро прошел мимо нее, и тут же в прихожей хлопнула дверь, будто он выскочил, не одевшись. А может, так оно и было. Сбежал, ничего не объяснив. Вот и вся мужская благодарность. Оставайтесь, мол, девушки, разруливайте ситуацию, как можете. Хотя чего тут разруливать? По сути, нечего и разруливать…
– Лар! Я тебе сейчас все расскажу! – как можно тверже произнесла Диля, стараясь не смотреть Ларе в глаза. Очень уж страшно было.
– Не надо мне ничего рассказывать. Собирайся. Уходи.
– Но выслушай меня, пожалуйста! Я же ни в чем перед тобой не виновата! Я, наоборот…
– Все, хватит. Я поняла. Я прекрасно видела твое «наоборот». Где твои вещи?
Лара говорила так, будто с трудом сдерживала кипящие внутри злые эмоции. Из последних сил. Видно было, как лихорадка сотрясает ее красивое стройное тело, и челюсти сжимаются с силой, и ладони в кулаки, и горло трепещет от скопившегося там крика. В самом деле, лучше бы уж закричала. Можно было б собраться с духом и прокричать что-то в ответ с надеждой, что услышит, поймет… А не поймет, так гнев наружу выплеснет. Все было бы лучше. А так…
Скинув шубу, Лара решительно шагнула к шкафу, рванула на себя дверь отделения, отведенного для Дилиных вещей, начала выбрасывать и кидать на ковер все подряд. Диля стояла в сторонке, замерев от ужаса и прижав кулачки к горящим щекам. Вот полетела ей под ноги сумка с документами, и почему-то выскользнул и жалко отскочил в сторону ее таджикский паспорт в синей клеенчатой обложке, вот несколько книжечек с фотографиями, увезенными из дома, – она их недавно Ларе показывала, – вот Ларины дареные вещи, совсем новые…
