– Дети? – тихонько спросил Джо.
– Ничего подобного, – ответил дедушка, отбрасывая сигарету. – Идём в дом: мне нужно тебе кое-что показать.
– А как же доить?
– Овцы могут подождать, Джо, – сказал дедушка. – Пойдём. – И взял Джо за плечо.
Когда Джо вошёл в кухню, его подозрения подтвердились. Что-то было не так, что-то случилось. Кристина молча сидела у мамы на коленях. Кристина никогда не сидела ни у кого на коленях и никогда не молчала. Она смотрела в другой конец кухни. Мамин подбородок лежал на её голове, в маминых глазах стояли слёзы. «Джо», – произнесла она, и тогда Джо увидел мужчину у окна. Незнакомец стоял спиной к ним, держа руки в карманах длинной грязной шинели. Он обернулся, и вечерний свет упал ему на лицо, и Джо сразу увидел, что это его отец. Это был не тот отец, которого он запомнил почти четыре года назад – ниже ростом, худее, а ещё его волосы больше не были чёрными, но почти совсем седыми. Когда Джо обнял его, то почувствовал под шинелью острые лопатки.
– Дай погляжу на тебя, Джо, – сказал папа, отодвигая его на расстояние вытянутой руки. – Ты вырос. – Кожа на его скулах была натянута, словно бумага. – Не всё так плохо, Джо, а? Ты же меня узнаёшь?
– Конечно, пап, – ответил Джо.
– Лучше, чем твоя сестра. Но тут уж не её вина, верно? Она была совсем малышкой, когда я ушёл.
– Его отпустили, Джо, – сказал дедушка. – Отправили домой.
– Не думай, что по доброте душевной, – едко заметил папа. – Они меня всего высосали, всё взяли, что могли.
Джо повернулся к матери за объяснением.
– Папа болен, Джо. Туберкулёз, – сказала она. – Они отослали его домой, потому что больше он не мог работать.
– Это всё сырость, – поморщился папа. – Нас таких были десятки, ставших бесполезными для них. Знаешь Мишеля – Мишеля Моруа? Они отправили нас с ним домой вместе. Он не жалуется, и я тоже – вот честное слово. Какие там хрипы в груди, когда у тебя паспорт, чтобы ехать домой. Дайте мне недельку-другую, и я буду как огурчик.
Тем вечером они долго сидели за ужином, пока папа пытался наверстать годы отсутствия. Час от часу Кристина подходила к нему всё ближе и ближе. К тому времени как её повели наверх укладывать спать, она даже позволила ему поцеловать её перед сном.
– Это лучшее, что случилось со мной за долгое время, – признался папа.
Дедушка пытался расспрашивать его о лагере военнопленных, но папа не стал ничего об этом говорить, кроме «там ты узнаёшь о себе то, чего не хотел бы знать никогда». Иногда наступало долгое молчание, когда он будто уплывал куда-то в собственный мир. Одно только упоминание о солдатах в деревне тут же привело его в ярость, и известие о дедушкиных свиньях тоже вызвало раздражение. Пока он не спросил об овцах, мама говорила очень мало.
– Джо пошёл по твоим стопам, – сказала она, и Джо увидел, как папино лицо вдруг помрачнело. – Я тебе писала в письмах, помнишь? – продолжила она. – Ты можешь им гордиться. Может, он пропускал школу чаще, чем следовало, но месье Ода всё понимает. Он очень хорошо отзывается о Джо – месье Ода.
– Месье Ода? – переспросил папа.
– Его учитель, – объяснила мама. – Не помнишь его?
– Ах да, – сказал он и отвернулся. Казалось, он так много забыл о деревне, обо всём, и Джо видел, что ему больно это понимать и знать, что другие тоже понимают. Джо предпочёл бы, чтобы мама перестала говорить о том, каким помощником он вырос. От каждого её слова папа будто съёживался, но она всё равно продолжала:
– Конечно, ему Юбер помогал. Мы бы без него не справились. Помнишь Юбера?
– Ещё бы, – отвечал папа, – ещё бы, помню.
Дедушка попытался обратить всё в шутку.
– А я – как насчёт меня? – спросил он. – Я что, сидел на заднице ровно все эти четыре года, а? Кто водил овец в горы на летние пастбища? Я. Кто их перегонял, когда он был в школе? Я. Твой старичок-отец, вот кто. – Он встал и налил папе ещё вина. – А теперь ты вернулся, и я могу наконец-то уйти на покой.
– Нет, пока не можешь, – возразила мама. – Ему ещё надо поправиться. Хорошая еда, тёплый дом и много отдыха – вот что ему нужно.
– Не хлопочите вокруг меня, – сказал папа и выпил вино так, будто ненавидел его.
Дедушка наклонился и похлопал его по колену.
– А я тут ухлёстываю за одной, – сообщил он, и по дому в первый раз разнёсся папин смех.
– Это правда, – подтвердила мама. – Все об этом знают. Всё бегает туда-сюда, к этой старушенции. Вся деревня сплетничает.
– К какой старушенции? – спросил папа.
– К вдове Оркада, – пояснила мама, – к Чёрной Вдове.
– Ты же не серьёзно? – Папа продолжал хохотать.
– А почему нет? – притворно вознегодовал дедушка. – Умнейшая женщина в округе. Ни сантима не потратит без нужды. Даже платит Джо мёдом – так ведь, Джо?
– За что?
– Он ей покупки носит, – пояснил дедушка.
Джо сидел и молчаливо восхищался: за пару минут дедушка ухитрился развеселить папу и заранее объяснить, зачем они ходят к вдове Оркада. Папа встал, всё ещё ухмыляясь:
– Похоже, я вернулся как раз вовремя, чтобы помешать отцу выставить себя старым дурнем.
– Уже поздно, сынок, – отозвался дедушка. – Я влюблён по уши, и с этим ничего не поделаешь.
Папа стал надевать шинель.
– Куда ты идёшь? – спросила мама.
– Наружу, – ответил он. – Знаешь, пока я был в лагере, я столького ждал: увидеть вас, вернуться домой… – Он вдруг нахмурился. – Не поверите: иногда я даже забывал, как вы выглядите – все, кроме Руфа. А трудно ждать встречи с тем, чего не помнишь. Но больше всего я хотел пройтись по этим холмам ночью – почувствовать себя снова живым, свободным. Вот это я и собираюсь сделать.
Все отчаянно переглядывались, пока он шёл к двери.
– Но тебе нельзя, – начала мама. – Ты устал, ты нездоров. Ты простудишься.
– Всё со мной будет в порядке, – возразил папа. – Я ненадолго.
Дедушка оказался рядом с ним, взял его за руку и твёрдо закрыл дверь.
– Тебе нельзя сейчас выходить, – сообщил он. – Здесь комендантский час.
– Комендантский час?
– С половины десятого. Если боши поймают тебя снаружи после девяти тридцати…
– И что же они сделают? – Папин голос звенел от ярости. – Посадят в тюрьму? Расстреляют? Ну и пусть. Я просидел взаперти четыре года, а теперь я вернулся и не собираюсь позволять каким-то бошам запирать меня в моём собственном доме. Я буду приходить и уходить, когда захочу. Уйди с дороги, папа. Отойди!
Дедушка отступил в сторону, и папа открыл дверь, поднял воротник и ушёл в темноту.
Они сидели и ждали его, боясь услышать топот бегущих сапог, крики или даже выстрелы. Чем дольше они ждали, тем ужасней становились их страхи. Когда папа вернулся, через час или больше, он сказал только: «Я их видел, а они меня нет». От прогулки ярость в нём вроде бы улеглась.
