– Спасла, – скривившись, напомнил Алан. Он про Валю услышал только в участке. – Про нее ты мне ничего не говорила.
– Просто не знала, что эти случаи связаны. Оказывается, в ту ночь Варвара Сергеевна Михасева тоже ночевала у сестры – приводила в порядок могилу дочери накануне годовщины смерти.
– Опять годовщина.
– Да. Она приехала ближе к вечеру и задержалась на кладбище допоздна, а когда возвращалась, встретила пьяную, расстроенную, рыдающую Валю со следами побоев на лице. Вероятно, она напомнила ей дочь, вот и случилось то, что случилось.
– Откуда ты знаешь такие подробности? Снова побывала в чужой шкуре?
– Да. Было довольно неприятно.
Алан нахмурился.
– Тебе достаточно подержать любого человека за руку, чтобы узнать о нем абсолютно все, и ты на это даже разрешение не спрашиваешь! Разве это нормально? Даже для обыска нужен ордер!
– Я поступаю так только в крайних случаях и интересуюсь лишь определенной информацией, а не «абсолютно всем».
Спортсмен продолжал хмуриться.
Я понимала, что его беспокоит.
– Расслабься, твои мысли я читать не собираюсь. Да и зачем? Ведь в них ничего не изменилось, верно?
– И не изменится. – Он остановил машину возле нашего подъезда и посмотрел мне прямо в глаза. – Теоретически я понимаю, что ты ни в чем не виновата. Тебе тоже пришлось несладко, и, наверное, ты неплохой человек… Если бы ты была похожа на свою мать или бабушку, все было бы проще. А так я каждый раз вижу ЕГО глаза, ЕГО волосы, ЕГО наглую вызывающую улыбку и ничего не могу с собой поделать. Мне тяжело с тобой общаться. Я действительно старался быть беспристрастным, но…
Я отвернулась. В глазах защипало, и, как назло, никаких отвлекающих острот на ум не пришло.
– Знаешь, я ведь не выбирала ни этих глаз, ни этих волос, ни даже родителей.
Теперь Алан тоже смотрел в сторону.
– Если бы я этого не понимал, давно бы уже… – он устало махнул рукой и промолчал, не став развивать тему.
– И что ты теперь будешь делать? – спросила я, когда молчание слишком уж затянулось. – Закроешь мою практику или все же выдашь лицензию на работу?
– Это не работа, а самоубийство! – взвился Войнич. – Что бы с тобой было, если бы я не выбил ту дверь?
– Ничего, если бы смогла отойти от нее подальше, – осторожно призналась я.
– Что? – Его брови мгновенно сошлись на переносице. Импульсивный какой. – Это было так просто? Почему ты мне не сказала?!
– Тогда бы ты не выбил дверь.
– А если бы я не успел? Ты – чокнутая! – свирепо заключил спортсмен.
– А ты эмоционально нестабильный – у всех свои недостатки.
– Выметайся из моей машины, – процедил он сквозь зубы.
– И тебе доброй ночи! – Несмотря на десяток скребущих на душе кошек, я одарила Войнича ослепительной улыбкой и, как положено по законам жанра, ушла, не оборачиваясь.
* * *
Мое следующее утро началось с тошноты, головокружения, слабости и визита старшего лейтенанта Громова, который явился… с цветами.
– Неужели купил? – с сомнением уточнила я.
Сомнения тут же были развеяны.
– Зачем покупать, когда можно конфисковать? – сверкнул он белозубой улыбкой и поделился прекрасной новостью – папочка простил ставшего героем сына и снова отзывает из Тмутаракани в столицу.
– Так и быть, в этот раз я прощу тебе долг, точнее, возьму славой, можешь оставить деньги Войнича себе, – с видом богатого вельможи, подающего полтинник голодному нищему, сообщил он.
От радости, что больше не увижу его наглую физиономию в Лесогорске, я даже огрызаться не стала и предпочла промолчать. Да и что тут сказать: какие деньги – я от Войнича, кроме оскорблений и негатива, ничего не получала. Правда, вчера звонила счастливая Алина и на радостях грозилась озолотить, но ему этого знать не обязательно, пусть себе едет в Москву, да поскорее.
Но Громов, будто прочитав мои мысли, обернулся в дверях и все с той же хищной улыбочкой сообщил, что не прощается надолго, и поскольку наше партнерство остается в силе, мы встретимся еще не раз.
Тут уж я не выдержала:
– Тамбовский волк тебе партнер! В смысле – московский, не хочу я никакого партнерства!
– А я думал, ты не хочешь, чтобы я копался в твоем прошлом, – сладенько так пропел наглый полицейский.
– Копайся сколько влезет – в моем прошлом нет ничего криминального! – Я с досадой швырнула в него букет.
Громов поймал его и осуждающе покачал головой, проворчав:
– Опять буяним, я ведь предупреждал – со мной лучше не ссориться.
– Со мной тоже, – сухо заверила я.
– Да кто ж ссорится? Я вон с цветами пришел, а ты…
– А у меня аллергия на тычинки и пестики, проваливай вместе со своими цветами!
Громов смерил меня насмешливым взглядом, бросил букет в ведро для мусора и вышел из комнаты.
– Вообще-то я их купил, так что теперь ты мне должна еще и за цветы! – крикнул он уже из коридора.
– Урод, морально опущенный, – поставила я диагноз, но цветы достала и сунула в банку с водой.
В конце концов, не так часто мне их дарят, раз уж даже вазы приличной в доме нет.
И все же посещение Громова оставило неприятный осадок. Знать, что кто-то настолько подлый и беспринципный задался целью выяснить всю мою подноготную, было, мягко говоря, неприятно. А в том, что он ее выяснит, сомневаться не приходилось, это лишь вопрос времени.
Я не лгала. Ничего криминального в моем прошлом нет. В конце концов, быть дочерью маньяка – не преступление, но Громов найдет способ обернуть ситуацию в свою пользу. Например, продаст информацию обо мне тому же ОРКу или другим заинтересованным лицам – с него станется.
Что же мне делать? Может, снова переехать? Ага, опять удариться в бега, расплачиваясь за чужие преступления? Нет! Не хочу!
Чтобы хоть как-то развеяться, я побрела в лес. Раньше такие прогулки помогали прийти в себя, но сегодня могло и не получиться.
Остановилась на поляне, увешанной моими самодельными кормушками, и принялась крошить в них заранее припасенный хлеб. Птицы тут же набросились на угощение. Они давно привыкли ко мне и совсем не боялись.
Вдруг все пернатые, как по команде, встрепенулись и разлетелись в разные стороны.
Я обернулась. Неподалеку, прислонившись к стволу огромной сосны и скрестив на груди руки, стоял Алан Войнич.
– Ты следишь за мной?
– Нет, просто шел следом. Надо поговорить.
Я пожала плечами и высыпала остатки хлеба в кормушку.
– Их язык ты тоже понимаешь? – Он с усмешкой кивнул на верхушки деревьев, где расселись потревоженные птицы.
