Вернулись в Геби, расплатились и распрощались с колоритным конвоем. Нашли какой-то пустой утлый сарайчик для ночевки. Бледная, уставшая Энн едва передвигала ноги. И Листер опять вдруг проявила к ней нежность — где-то нашла деревянные сани, постелила попону и бурку, уложила подругу, подоткнув ей под голову свернутую накидку. Утром, не позавтракав, Анна побежала смотреть какую-то старую белую башню на горе, пробралась внутрь, вскарабкалась наверх и очень собою гордилась, как мальчишка. Хотя это была просто башня, невысокая, неинтересная, как сотни таких же вокруг.
Днем потянулись на восток — по ущелью реки Чанчахи к Глоле. Там накормили лошадей и через деревню побрели к серному источнику, еще одному, не хуже и не лучше других на Кавказе. Зачем, к чему все эти переходы, лишения, траты, ради чего — Энн останавливала себя, пыталась изо всех сил не сорваться, не задавать вопросов. Ничего вразумительного от Анны все равно не услышать.
Вечером вернулись в Они — и рухнули от усталости не раздеваясь. Утром была большая помывка — сначала, фыркая, по-девичьи смеясь, подруги хорошенько выкупались в тазу, а после у колодца, словно две сельские бабы, подвернув рукава, широко расставив ноги и нагнувшись, стирали белье, проворно работая голыми локтями: «Я хорошенько выстирала рубаху и корсаж — впервые в моей жизни! И теперь они совершенно чистые. Мы разложили и высушили их на солнце».
«А дальше — отдых и вернемся в Кутаис? И оттуда…» Но Анна резко прервала подругу — нет, никакого отдыха! Они только начали. Здесь поблизости есть монастыри, церкви, пещеры отшельников — десятки интереснейших мест, куда еще не пробирались британские путешественники. Они будут первыми. Никаких больше глупых вопросов! Не нужно думать. Нужно ехать!
И поехали на юг — в Сачхере. «В этой деревне 200 домов — земля плодородная, но люди не знают, что с ней делать. Вся местность вокруг поделена между восьмью представителями семьи Церетели — они князья, помещики, владельцы этой области». Путешественниц принимал в своем доме сдержанно-вежливый князь Григорий Церетели, прекрасно образованный, подкованный в точных науках, политике и литературе. Листер, пользуясь моментом, пробралась в его библиотеку, пробежалась глазами по корешкам книг: русско-грузинский словарь, «Телемах», сочинение Вортмана о скульптуре Петрополиса, история жизни Христа, альбомы с гравированными копиями великих картин Возрождения.
Церетели был столь же велик, как его познания: «Он целых 3,5 аршина высотой или 2,5 фута + 1 дюйм = 40×2,5 + 1 дюйм = 101 дюйм. Я в моей фуражке не дохожу даже до его плеча, и даже рост императора Николая I — всего лишь 3 аршина. Впрочем, старшая княжна Дадиани, сестра нашего князя Церетели [Марта Зурабовна], была столь же высокой и, кажется, даже выше. Говорили, что она больше походила на мужчину, чем на женщину».
Несмотря на титанический рост, князь, к сожалению, был равнодушен к застольям, ел мало. Его больная супруга уже неделю вовсе отказывалась от пищи — только пила воду. Анна с досадой обнаружила на обеденном столе лишь «маленькие кусочки пирога, холодную отварную рыбу, кусочки очень едкого хрена, ликер, вино, воду с лимоном и сахаром».
Путеводитель Дюбуа подсказывал, что недалеко, в 15 верстах, находился один древний пещерный монастырь чуть ли не времен царицы Тамар. Любопытно, необычно — нужно ехать! Зигзагом, по мостам и в брод, они терпеливо перешли реку Квирилу, потом реку Дзирулу — «первую 29 раз, вторую 19 раз». И в половине девятого были в обители. Энн села рисовать. Листер, поднявшись по каменной лестнице, замаршировала вдоль скользкого каменного карниза, соединявшего кельи с пещерными капеллами и церквями. Долго стояла в главном храме, слушала шепот невидимого ручья и монотонное гудение черных монахов, сбившихся в дальнем углу, словно летучие мыши, и мерно качавшихся в своих покаянных песнях. «Церквушка расположена буквально в пасти огромной пещеры — красивая, настоящая жемчужина. Низкие двери на западной стороне, красивые, резные, особенные. Весь экстерьер покрыт красивой резьбой — и ничто не может с ней сравниться, даже храм в Никорцминде».
Вновь был утомительный переход — реки, шаткие мосты, брод, скалистые тропы. И вновь опостылевшее Они — сломанные стулья, продавленные диваны, духота, пыль, скудный обед, мытье и сушка белья — обе промокли до нитки, переходя реку Дзирулу и реку Квирилу бессмысленное множество раз. Вечером безжалостная, неутомимая Анна объявила новый маршрут: Сори — Садмели — Хванчкара — Лайлаши — Альпана — еще десяток звеньев бесцельного, мучительного пути, еще одна крепкая рабская цепь. Но Энн не возражала. Одна или с Листер, она хотела поскорее выбраться из этих проклятых, жарких, болезненных мест. Анна, к счастью, спешила. Было 26 июля. В начале августа их ждали в Кутаисе.
Утром верхом на лошадях, через пышные темные кустарники и густую траву продрались к Баракони. Листер оставила Энн рисовать и с казаком по голой горячей скале вскарабкалась к руине благородного замка: «Каменные стены раскалены — невозможно до них дотронуться». Термометр показывал +40 °C в тени.
Вечером они опять сбились с пути. Анна решила заночевать в Садмели. Но Энн разнервничалась, заупрямилась — она хотела ехать вперед, и как можно быстрее, они и так потеряли много времени. Листер обрадовалась: подруга наконец втянулась в ритм, полюбила скорость, ей понравилось их путешествие. Анна не понимала, что Энн думала лишь о Кутаисе, о возвращении и той выстраданной, умной, взвешенной речи, которую она произнесет перед обомлевшей, притихшей подругой. Она ей покажет.
Поздно вечером приехали в Хванчкару. Остановились на ночевку у князей Пепиани. Мужчины этого древнего семейства были все как один — высокие, красивые, осанистые, в однообразных суконных черкесках с серебряными галунами. Их жены и сестры носили бархатные грузинские платья, нежные батистовые вуали прикрывали нижнюю часть лица — когда они говорили, вуали медленно колыхались, и каждое слово обретало неуловимую красоту и таинственный смысл.
Двадцать девятого июля заехали в монастырь Саирме. Георгий, растяпа, где-то забыл буханку, припасенную в Хванчкаре, — пришлось жевать сухие лепешки с яйцами и остатками сыра и пить воду, смешанную с кислым соком давленого зеленого винограда, сорванного по дороге. Должно быть, так трапезничали хмурые святые аскеты, что жили в этих горах сотни лет назад и чьи живописные лики так пленяли Анну в церквях. 30 июля остановились на пару дней в Лайлаши — стирали белье, штопали носки, отдыхали, ходили на базар. Неугомонная Анна попросила местных показать ей, как они делают сыр, и записала процесс в дневнике: «Сырое коровье молоко, около пяти пинт, выливают в железный чан и ставят на медленный огонь. Когда теплеет, добавляют сычуг, похожий на закваску. Потом хозяйка выжимает массу руками и из творожной массы делает форму, похожую на пирог, разделяет ее и кладет эти куски сыра в емкости. Дают сыру настояться 4 дня. Энн понравился совсем свежий, а мне — четырехдневной выдержки, но эти сыры еще вкуснее при двух- или трехнедельной выдержке — тогда они становятся крепкими, как камни, и очень хорошими. Сыр по-грузински — “куали”. Мы купили один за 10 “грошей” = 20 копеек медью — длинный, цилиндрической формы, около 6 дюймов в диаметре и 1,5 дюйма толщиной».
