Портрет С. П. Голицыной
Как она была прекрасна. И сколь многих пленяла. И каждый на свой лад воспевал ее красоту. Ее сравнивали с Ревеккой из романа «Айвенго», обращались к ней по-старомосковски «наша премудрость свет-Петровна». Поэт Языков, каламбурно терявший дар речи при виде Софьи, настрочил панегирик, объявив ее «земной прелестной розой». Для саркастичного Петра Вяземского она была «иудейской царицей, парижской красавицей, слишком даже красавицей». Он же величал ее «багряницей» — за неестественно алые щеки. Услышав от кого-то за ужином это прозвище, Листер перевела его по-своему — painted beauty, «накрашенная красота». Впрочем, пошлый румянец Софье шел — ведь и миланские мадонны были слегка вульгарны.
С гостеприимными Гудовичами распрощались около полуночи. Графиня Екатерина Николаевна взяла Анну за обе руки, словно они были тысячу лет знакомы, нежно обняла и поцеловала. «Быть может, я ей уже немного нравлюсь?» — спросила себя Листер. В любом случае ей были по душе и эта русская традиция, и сама полная стареющая хозяйка.
На первом вечере у Голицына англичанкам представили молодую прелестную крестницу князя, Софью Апраксину. И теперь с ними мечтала познакомиться ее мать, Софья Петровна, урожденная графиня Толстая, которую в обществе называли Фофка. 22 декабря она прислала приглашение на семейный музыкальный вечер.
Графиня жила в старинном особняке в Леонтьевском переулке. Ее муж, Владимир Апраксин, трагически скончался от холеры в 1833 году. Вдова мужественно взяла себя в руки, переключила нерастраченную любовь на детей и престарелого больного отца. Вечера у них редко были на широкую ногу: Апраксина-Толстая тогда считала деньги, не желая беспокоить больного папа и тратиться на шумных вечно голодных гостей. Она собирала у себя лишь самых близких, но кормила их по хорошей толстовской традиции отменно.
Энн и Анна приехали около восьми. Гости собирались в салоне — приветствовали хозяйку и переходили к столу с легкой закуской, чаем и пирожками. К Листер мгновенно подлетел брат Софьи, граф Егор Толстой, узнав, что она самоотверженная путешественница. И этим спас ее положение — вот уже десять минут Анна тщетно пыталась найти общий язык с соседом, туговатым на ухо стариком Нарышкиным.
Темные полувосточные живые глаза Толстого искрились, щеки надувались, кавалерийские усики ходили щетками. Он без конца жестикулировал и травил байки — о том, как воевал в Персии, как в славном 1828-м брал крепость Анапу, о любимом Кавказе, куда всем сердцем стремился. «Граф посоветовал, когда мы доберемся до Тифлиса, непременно посмотреть античные развалины в 18 верстах от города и съездить в Кутаис. Он считает, что местное начальство сделает все, чтобы помочь нам в нашем предприятии. Посоветовал посетить Эривань, довольно персидский город, недавно завоеванный Россией, — можно также добраться до вершины Арарата. Однако Толстой сомневается, что мы сумеем пробраться в Персию, там все еще сильны восточные традиции — женщин на улицах нет — и редкие мужчины-путешественники отваживаются туда ехать. Но и они, добравшись до Персии, пытаются сразу связаться с дипломатической миссией или какими-то европейскими представительствами — для собственной безопасности».
Следующей весной граф собирался в Англию и перепорхнул с кавказской темы на Лондон, банки, промышленность, развлечения… К их компании вскоре присоединился другой заядлый путешественник — Алексей Бахметьев. Старик Нарышкин, вновь потревоженный, переполз, ворча, на дальний диван и там задремал покойно.
Бахметьев был чиновником не слишком высокого ранга, и, казалось, служба его совсем не занимала. Его занимали науки — история, сфрагистика, ботаника, физика, химия. Он талантливо управлял мануфактурами и хрустальным заводом, доставшимися от отца. Много читал, вечно чему-то учился и путешествовал. Прекрасно говорил по-английски и даже внешне напоминал англичанина: продолговатое породистое лицо, тонкий нос, благородная бледность, золотистый венчик волос над высоким умным лбом, прозрачные рыбьи глаза, тяжеловатый подбородок — совершенно лоуренсовский живописный тип британца.
Бахметьев бахвалился — он тоже покорял горные вершины и, между прочим, раньше мисс Листер взошел на Пик-дю-Миди в Пиренеях. «Вас ведь доставили туда в экипаже, не так ли?» — поинтересовался он. Анна фыркнула: «Нет! Энн поднялась верхом, но я — я проделала весь путь пешком. До самой вершины! И после покорила Виньмаль!» Бахметьев изобразил на своем лессированном британском лице легкое удивление. “Oh, really?” — процедил он высокомерно и склонил голову — ну хорошо, так и быть, он весь внимание, он готов услышать дамские басни. Анна сделала вид, что не заметила оскорбительной иронии, и начала рассказ.
3300 метров над землей
Пик-дю-Миди — вздор, гнилой зуб в пиренейской пасти. Каких-то 2900 метров. Пустяк. Она держала курс на Виньмаль — адова высота, 3300 метров, не шутка. Они выехали с мисс Уокер в июле 1838-го.
Около недели нежились в Сен-Савёре — живописное место. Воздух, пейзажи — божественные. Набирались сил. И потом — en route, вперед, в горы! Их сопровождали месье Санжу и месье Шарль. Заночевали в крестьянской лачуге в Жедре, хозяин сварил им жирную кашу на молоке. Встали до восхода солнца — и в поход. Часа четыре поднимались на Пти-пик. Оттуда всего за семь минут дошли до Гран-пика. У нее чертовски кружилась голова — не понимала, от чего больше: от недостатка кислорода или божественных видов. Под ногами ее альпийских подкованных бутс расстилались зеленые дали, скалили белоснежные клыки серо-черные горные кручи. Прекрасная Виньмаль казалась ей равновеликой и уже почти покорилась — еще только один день, всего пара шагов до нее.
Схема основных пиренейских вершин, включая Потерянную гору и Виньмаль
Вид на Пиренеи
Всем было известно, что из Франции пути на вершину нет и гору не одолеть. Но судьба к Анне благоволила. В Жедре сказали, что двое местных смельчаков недавно туда пробрались и готовы довести первого, кто предложит хорошие деньги. Какая удача! Мгновенно нашли этих двух скалолазов — Казо и Гийембе. Когда те увидели, что вести придется женщин, закачали головами — не выйдет, нельзя, очень опасно, поход не для дам. Но тем лучше! К счастью, месье были сребролюбивы и мгновенно позабыли о правилах, риске и вопросах пола, как только Листер достала кошелек. Быстро собравшись, выступили в Гаварни. Там до них долетели известия, что сам принц Ней, сын героического маршала, тоже спешит на Виньмаль — продажные Казо и Гийембе обеспечили его лучшей картой и вызвались сопроводить. Однако! Соревнование с мужчиной, да еще с самим Неем — это, пожалуй, вызов. И значит, нужно спешить — она должна покорить Виньмаль первой. Англичанка не проиграет французу, да еще бонапартисту! Вперед!
