По правде говоря, он ей тоже ничего хорошего дать не мог. Она Джону, конечно, нравилась, и определенно ему нравилось быть с ней, но он ее не любил. А если девушку не любят, не испытывают к ней достаточно глубокой привязанности, которая может сойти за любовь, тогда ее просто используют, и что в этом может быть хорошего?
В тот вечер Джон встретился с ней около десяти, но задержался дольше обычного, до 3:45. Натрахавшись, они заснули в кровати Беллингэмов.
Попрощавшись с Синди, Джон поспешил домой, залез на дерево и вернулся в свою комнату в четыре утра.
Мог раздеться, упасть в постель и мгновенно заснуть. Проснулся бы утром, довольный отлично проведенной ночью, и обнаружил бы, что спал в доме мертвых.
Но, осторожно опуская нижнюю раму, он услышал звон колокольчиков где-то на втором этаже. Серебряный, странный, совершенно чуждый их дому. После паузы колокольчики зазвонили вновь. В темноте Джон подошел к двери, прислушался, и тут же звон прозвучал в третий раз.
Приоткрыв дверь, Джон увидел свет в коридоре. Горел он в спальне родителей и в комнате сестер.
На полу стояла черная сумка. Рядом с ней лежал пистолет.
Джон умел обращаться с оружием. Его отец, заядлый охотник, научил стрелять и сына. Этот пистолет не принадлежал отцу.
На ствол навернули самодельный глушитель. Джон его снял.
Странные звуки, доносящиеся из комнаты сестер, подсказали ему, где находится незваный гость.
Он слышал не крики или плач и понимал, что означает молчание девочек. Если бы подумал об этом, то застыл бы, как памятник, или ему не хватило бы духа действовать, поэтому Джон сосредоточился на пистолете и на том, как его использовать.
С пистолетом в руке шагнул к открытой двери в спальню родителей. Они лежали в окровавленной постели, застреленные во сне. Что-то закрывало им глаза. Что-то они держали в руках.
Сердце било в ребра, как паровой молот.
После паузы колокольчики зазвонили вновь.
Джон крался по коридору, держа пистолет двумя руками. Остановился за шаг до двери в комнату девочек.
Вновь колокольчики.
Он шагнул в дверной проем, в свет, навстречу мрачной фигуре.
Жизель лежала на полу. Мертвая. Хуже, чем мертвая. Марни. Маленькая Марни. Страдания. За пределами восприятия. Как бы он порадовался слепоте, как жалел, что не родился без глаз.
Джону хотелось умереть. Прикрыть каждую девочку одеялом, лечь между ними и умереть.
Наклонившись над Жизель, убийца вновь позвонил в колокольчики. Высоченный, мерзкий, как таракан, дрожащий от возбуждения. Кости и руки. Мощные кости и жадные руки.
Звон колокольчиков еще эхом отдавался от стен, когда монстр поднял голову. Его лицо, достойное шоу уродов, светилось отвратительной радостью, губы покрывала кровь, черные дыры-глаза затягивали в себя целые миры, чтобы разрушить их до основания.
Замогильный голос потряс Джона словами: «Эта маленькая девочка сказала, что ты на неделю уехал к бабушке».
Если бы убийца знал, что Джон вернется, то поджидал бы его в темной спальне. Даже объятой ужасом маленькой Жизель хватило ума спасти брата удачной ложью. Она умерла, чтобы Джон остался в живых.
Убийца распрямился во весь свой огромный рост.
— Твоя очаровательная сестра, твоя Жизель. У нее были такие аккуратненькие маленькие сисечки.
Джон выставил руки перед собой, крепко держа пистолет, но сердце своими ударами шатало его, и пистолет тоже ходил ходуном, мушка прыгала, прыгала, сбиваясь в цели.
Убийца шагнул к Джону.
— Придет день, когда ты станешь отцом. Тогда я вернусь и расправлюсь с твоей женой и детьми еще более жестоко, чем сегодня расправился с твоими шлюхами-сестрами.
Первый выстрел грохнул в ограниченном пространстве комнаты, как артиллерийский залп, сотряс стены, и пуля, раздробив переносицу, вонзилась в безумный мозг. Убийца пошатнулся, споткнулся, упал.
Джон вошел в спальню девочек, встал над лежащим на полу монстром и разрядил всю обойму в ненавистное лицо, вышиб глаза, которые видели агонию и страдания сестер, разнес рот, который осквернял их. Он не слышал ни одного выстрела после первого, но наблюдал, как ему казалось в тишине, за превращением уродливого лица в кровавый хаос.
Джон не помнил, как спустился в кабинет отца на первом этаже. Пришел в себя в тот момент, когда заряжал охотничье ружье, с тем чтобы выстрелить себе в рот и вышибить мозги, а с ними стыд и горе.
Его сестра умерла с надеждой, что благодаря ее лжи Джон может остаться живым. Он не мог расплатиться с ней таким трусливым уходом из жизни. Ему оставалось только одно — продолжать жить.
Вкус холодной стали оставался на языке, когда он услышал сирены: в полицию сообщили о выстрелах.
Они нашли его на коленях, рыдающего.
* * *
Николетта обнаружила Джона в примыкающей к кухне подсобке, где он опускал жалюзи. Она прибежала из его кабинета, где, сидя за компьютером, читала дневник Олтона Тернера Блэквуда. Лицо ее цветом не отличалось от белой грунтовки, которую она использовала при подготовке холста для очередной картины.
— Твоя семья не была четвертой в его списке. Он собирался убить Кальвино третьими, а четвертыми — Пакстонов.
Джон пристально смотрел на нее, еще не полностью осознав смысл ее слов, но уже встревожившись.
— Психотерапевт, который прочитал дневник, тебе не сказал. Твоя семья стояла третьей в списке Блэквуда. Когда в ту ночь он пришел к вашему дому, на вашей улице стоял патрульный автомобиль. В нем сидели копы. Возможно, остановились, чтобы перекусить. Блэквуд испугался и отправился к Пакстонам. Тридцать три дня спустя вернулся, чтобы расправиться с твоей семьей.
Джон почувствовал себя мишенью. В этот самый момент кто-то смотрел на него в прорезь прицела. И пуля могла вот-вот вылететь из ствола.
— Если мы третьи, — продолжила Никки, — то нам не придется ждать до десятого декабря. У нас осталось только тринадцать дней.
— Но с чего ему отклоняться от исходного порядка?
— Почему нет? Он хочет это сделать, как и планировал изначально. Но, Джон… Господи!
— Что?
— Если он может изменить порядок, зачем ему придерживаться тридцатитрехдневного интервала?
— Периодичность серийного убийцы. Кто знает почему? Они сами этого не понимают.
Она покачала головой.
— Но сегодня. Сегодня, Джон. Тот самый день, что и двадцать лет тому назад. Если он может изменить порядок, поставив нас третьими, то может изменить и день. И этот день может показаться ему слаще ожидания.
ИЗ ДНЕВНИКА ОЛТОНА ТЕРНЕРА БЛЭКВУДА
Когда Мелисса сдавала карты, кладя их на стол рубашками вверх, Реджина не стала брать их по одной, а взяла уже все сразу, и мальчику, который слушал ее рассказ об убийстве его матери, показалось, что эта прекрасная девушка сдала его судьбу в этих семи картах, а прекрасная женщина держит ее в своих руках.
