Долгие годы, чего там, целую вечность Наоми грезила о том, чтобы найти дверь в более волшебный мир, чем этот, и теперь, найдя именно такой портал, она позволила обычной восьмилетней тупице с недоразвитым мозгом отпугнуть ее от путешествия, ради которого она и появилась на этом свете. Надо держать ухо востро с этими малолетними родственниками. Не успеешь оглянуться, как тебя уже заразили своими детскими страхами.
Вечером, после того как Минни заснет и больше не сможет ее пугать, Наоми решила вернуться в кладовку, чтобы продолжить исследование зеркала. Она не собиралась входить в него и совать руку. Не собиралась даже прикасаться к нему. Но считала, что просто обязана — ради себя, ради своего будущего — посмотреть, не удастся ли ей связаться с принцем, который, возможно, ждет ее на той стороне. Колдун — кем бы он ни был — сумел каким-то образом «позвонить» ей с той стороны, и она его звонок приняла. Может, если теперь она «позвонит» сама, если встанет перед зеркалом и попросит соединить ее с принцем, истинным правителем той страны, принц заговорит с ней, и у нее начнется новая, волшебная жизнь.
* * *
Минни видела, что Наоми что-то замышляет. И она могла сказать, что Зах чем-то встревожен.
Надвигалась какая-то большая беда. Минни так хотелось, чтобы был жив старина Уиллард, лучшая собака в мире.
26
В доме Лукасов определенно не хватало света, словно грех убийства сгустил воздух и солнечный свет мог протиснуться внутрь лишь на считаные дюймы от оконных стекол.
Переходя из комнаты в комнату, Джон прежде всего щелкал выключателем. Не выдержал бы второго обхода дома в тенях.
Гостиная, переоборудованная в спальню прикованной к инвалидному креслу Сандры, ранее его не заинтересовала, потому что здесь никого не убили. Теперь он кружил по ней в поисках вещей, которые Сандра могла бы купить в «Галерее Пайпера», и находил их повсюду.
На прикроватной тумбочке стояла хрустальная кошка. Ее полукругом окружали зеленые свечи, какие продавала Анна-Лена.
В ящике прикроватной тумбочки он нашел десяток пузырьков с травяными капсулами. Плюс благовонные палочки, фарфоровый подсвечник, коробку деревянных спичек.
Джон увидел уголок чего-то темного, выступающего между двумя подушками. Вытащил красный мешочек с ароматизированной салфеткой.
К его удивлению, запах от мешочка шел слабый и какой-то неприятный. Он не мог идентифицировать аромат, но чем чаще подносил мешочек к носу, тем сильнее его мутило.
Книжные полки окружали камин, над которым висел телевизор с плоским экраном. Вместо книг на полках стояли разнообразные хрустальные кошки, шары и обелиски.
Лукасы держали и двух настоящих кошек, которые удрали из дома в вечер убийства. Британских короткошерстых, звали их Красотка и Пушок.
На журнальном столике стояла жеода, черная корка с красными кристаллами. В магазине жеоды выглядели замечательно, здесь Джон будто смотрел в раззявленную пасть, ощерившуюся сотнями окровавленных зубов.
Все, что сверкало в магазине на Четвертой авеню, в этом доме казалось темным. Все, что там бодрило, здесь вгоняло в тоску.
На каминной доске выстроились стеклянные подсвечники с толстыми свечами, в основном зелеными, несколькими синими, одной черной.
Кроме спальни, он нашел товары из «Галереи Пайпера» на кухне. Одну из полок кладовой занимали уставленные в два ряда баночки с сушеными травами. По центру кухонного стола на подставке из красного дерева стоял хрустальный шар в окружении трех наполовину оплавленных свечей.
В кабинете, где Роберта Лукаса убили молотком, Джон не нашел ни свечей, ни хрустальных фигурок, ничего из галереи.
И наверху в комнате бабушки товары Анны-Лены отсутствовали.
Джону очень не хотелось возвращаться в спальню Селины, где для его мысленного уха кровать пропиталась не только кровью, но и криками. Но ему требовалось узнать, не приобрела ли она чего в галерее. В прошлый раз он мог проглядеть эти покупки, не понимая, насколько они существенны.
Он ничего не нашел, получив еще одно подтверждение, что колокольчики-каллы остались там после того, как Билли позвонил в них над трупом сестры. Селина стала его четвертой и последней жертвой.
В комнате Билли на полках с книгами устроились две хрустальные ящерицы — зеленая и прозрачная — и синий обелиск. Прикроватный столик украшала жеода из вулканической породы с сиреневыми кристаллами аметиста. Две ароматические свечи толщиной в три дюйма в стеклянных подсвечниках стояли на письменном столе Билли.
Раньше Джон не обратил внимания на эти вещи. Теперь они заинтриговали его.
Вероятно, мать-инвалид, Сандра, и ее сын — который вроде бы ее обожал — прониклись идеей, что пропагандируемая Анной-Леной натуротерапия поможет им «процветать во всем».
Этот факт имел важное значение, но Джон не понимал почему. Он чувствовал, что все эти предметы не позволили Лукасам обрести большую гармонию с природой, а, наоборот, каким-то загадочным образом подставили под удар. Если бы он смог выяснить, почему это так, он бы лучше понял угрозу, нависшую над Никки и детьми, и у него прибавилось бы надежды на то, что он сумеет их защитить. Так говорила ему интуиция, и она еще ни разу его не подводила.
Проводя второй обыск дома, он каждую минуту ждал серебристого звона колокольчиков-калл. Но звон так и не раздался, возможно, потому, что существо, которое прибыло с ним сюда из больницы штата днем раньше, больше не составляло ему компанию, а поджидало в его собственном доме.
Когда Джон вновь просматривал содержимое ящиков стола подростка, послышался не очень-то дружелюбный голос:
— Грабеж со взломом, Кальвино?
27
Кен Шарп был одним из двух детективов, которые приехали по вызову Билли Лукаса. Расследование вели он и его напарник, Сэм Таннер, и из всех детективов отдела расследования убийств они наиболее жестко защищали свою территорию от посягательств остальных.
И когда Шарп вошел в комнату Билли, в его голосе слышалось недовольство, но никак не удивление. С бритой, чтобы скрыть начавшееся облысение, головой, глубоко посаженными глазами, крючковатым носом, вспыльчивый, часто краснеющий от ярости, он постоянно хмурился, а улыбался разве что по большим праздникам.
— Что ты тут делаешь, черт побери? — спросил он.
— У соседки нашелся ключ.
— Ты о том, как ты сюда попал. А меня интересует почему.
Двадцатью годами ранее полиция и суд защитили Джона от репортеров, которые в те времена отличались большей ответственностью и меньшей агрессивностью в сравнении с той жаждущей сенсаций командой, правящей нынче бал в средствах массовой информации. О его роли в смерти Блэквуда говорилось только намеками, безо всякой конкретики, а статус несовершеннолетнего ограждал от излишнего любопытства прессы. С учетом понесенной утраты ему позволили раствориться в его горе и чувстве вины, а приют стал стеной между его будущим и той ночью ужаса. Даже когда он поступил в полицейскую академию, сведения о его прошлом ограничивались датой окончания школы Святого Кристофера, которую он покинул в семнадцать лет и восемь месяцев. В архиве приюта о годах его пребывания там говорили только отметки по учебным дисциплинам и поведению.
