К счастью, мне уже было пора сворачивать в глубину города. Улицы и переулки Венеции, вопреки дилетантскому мнению, представляют собой не только каналы. Обычные элементы городской инфраструктуры в виде улиц, то есть два ряда зданий и сухопутное пространство между ними для передвижения, представлены здесь довольно полно. Названия многих из них, как это часто бывало в старину, происходят от наличия определённых профессиональных заведений: магазинов либо ремесленных мастерских. Имя улицы Калле делле Рассе происходит от присутствия магазинов, продающих «rascia» или «rassa», шерстяные ткани, используемые для покрытия гондол, и которым дали это название, потому что они пришли из королевства Rascia – латинское название древней Сербии. Извиняюсь, конечно, за подробности, но знания скрывать трудно и противно, а демонстрировать их не только очень приятно, но и всегда считалось хорошим тоном. Хотя, судя по некоторым тенденциям, вскоре ситуация изменится и хорошим тоном станет полное невежество, столь же полная самоуверенность и сопутствующая им амбициозность.
Возле старых, не включенных в путеводители домов сидят на вынесенных из дома стульях или табуретках престарелые мужчины и женщины, последние кутаются в пледы, потому что со стороны моря потянуло легкой, но опасной для застарелого радикулита прохладой. Они разговаривают, смеются, занимаются какими-то мелкими делами вроде вязания или вышивания, как будто дело происходит в каком-нибудь нашем провинциальном городке. Я вежливо здороваюсь со всеми на своем безупречном итальянском, они вежливо отвечают, но замолкают, провожая меня взглядами, пока я не отойду на достаточное расстояние.
Адрес агента я отыскал довольно быстро: обветшалый, давно не видевший ремонта двухэтажный дом с тусклыми от пыли окнами и сильно отсыревшей стеной мало походил на жилище графа, но красноречиво напоминал о превратностях судьбы, которые иногда даже королей обрекают на изгнания, бедность и скитания. Первый этаж занимала давнишняя семейная траттория, больше похожая на гостиную старого деревенского дома, чем на ресторан. В одной из двух квартир второго этажа проживал Рыбак. Не обращая внимания на устойчивый запах плесени, я поднялся по скрипучей лестнице и долго стучал в облезлую деревянную дверь, но дома его не оказалось.
Я спустился в тратторию и, спросив позволения, подсел к столику колоритного старичка в чёрном кожаном жилете, шляпе с узкими полями и белоснежной рубашке, застёгнутой на все пуговицы. Это был вид «над столом». Ниже пояса дедушка был одет в полосатые красно-чёрные пижамные штаны и войлочные тапочки на толстой подошве. Траттория есть траттория – небольшой набор блюд семейной кухни, упрощённый сервис, постоянная клиентура, «домашняя» обстановка.
– Простите, – обратился я к экзотическому венецианцу. – Вы наверняка здесь всех знаете…
Он медленно, со значением кивнул.
– На втором этаже проживает синьор Брандолини…
Последовал следующий медленный кивок.
– Я его старинный приятель. Дома его нет, а я хотел бы повидаться до отъезда. Может, вы знаете, где я смогу его найти?
Пожилой, но практичный венецианец с тоской посмотрел на свой пустой стакан. Это был выразительный взгляд, особенно для такого наблюдательного и понимающего человека, как я.
– Позвольте вас угостить? – я сделал знак немолодой официантке, указав на стакан старичка. Она медленно подошла, держа чистый стакан для меня и большой запотевший графин с красным вином для обоих. Брюнетка с внимательным взглядом, очевидно, тоже была прагматичной. Может, это качество всех венецианцев? Или всех европейцев? Хотя и у меня на родине прагматиков с каждым годом все больше…
Поставив графин и стакан на стол, синьора так же медленно удалилась, не забывая покачивать бедрами. Если продолжать сравнивать женские фигуры со струнными музыкальными инструментами, то сейчас была бы уместной мысль о контрабасе…
– Вам тоже понравилась Лаура? – скрипучим голосом сказал старичок. Похоже, он начал оттаивать в предвкушении выпивки.
– Несомненно, это достойная женщина, – дипломатично ответил я, разливая вино по стаканам. Сизый нос моего визави сморщился от довольной улыбки. Он сделал большой глоток, поставил стакан на стол и представился:
– Лука.
– Цицерон, – скромно ответил я.
Флегматичное лицо Луки на миг оживилось.
– Сенатор? Римский консул?
Я улыбнулся.
– Нет, Октавиан Цицерон. Однофамилец.
– А я Лука Манфреди. Увы, у меня нет знаменитых однофамильцев!
Он улыбнулся в ответ, и мы обменялись рукопожатиями. Кисть у него была сухая и твердая, а улыбка искренне доброжелательная. Думаю, если бы я представился Марком Туллием Цицероном из семидесятых годов до Рождества Христова, он бы мне поверил. Или очень правдоподобно сделал вид, что поверил. Но точно не оскорбил бы сомнениями!
Мы выпили еще и еще, после чего я счел возможным, не нарушая приличий неспешного винопития чрезмерным любопытством, вернуться к причине своего визита.
– Так что вы сказали насчет того, где я смогу найти своего приятеля, синьор Лука?
Он покачал головой и задумчиво причмокнул губами:
– Джузеппе, по моим прикидкам, невозможно будет увидеть ещё дня два-три. Где он – никто не знает, кроме Бога. К сожалению, это случается всё чаще и чаще, но что поделаешь: синьор Брандолини занят поисками истины! – Лука показал глазами на графин с вином, как бы доказывая, что он тоже не чужд стремления к истине. И я не стал от него отставать.
– Чин-чин!
– Чин-чин!
Вино было простым, домашним, без тонкого букета и послевкусия, но холодным, что немаловажно в такой жаркий день, а когда мы за дружеской беседой об особенностях пресной и неинтересной современной жизни, не идущей ни в какое сравнение с той, настоящей, которая осталась в давно ушедших годах, уже допивали графин, в нем вдруг открылся отчетливый вкус хорошо вызревшего винограда.
Открылась и душа моего собеседника: он внезапно взял бумажную салфетку, извлек откуда-то огрызок карандаша и изобразил на тонкой рельефной бумаге кривоватый треугольник, который, судя по сияющему виду Луки, имел колоссальное значение для понимания тайн если не всей Вселенной, то уж точно – нашего, земного мира. Я даже заподозрил, что синьор Манфреди собирается сообщить мне секрет Бермудского треугольника! Ну что ж, это будет здорово: если я включу его в отчет сверх основного задания, то могу рассчитывать на… На что? Я уже полковник, под генеральское звание надо иметь соответствующую должность, а они все заняты, все на особом учете, и к каждому стоит очередь… На грамоту или ценный подарок? Пожалуй… Но работаю ведь я не ради поощрений! И люблю свою работу не за это…
Лука снова потянулся карандашом к своему пусть и далекому от художественности, но, несомненно, важному рисунку. Если он изобразит в центре треугольника несколько тонущих кораблей, то, значит, мои подозрения оправдались, и надо внимательно выслушать суть тайны этого мрачного места мировых кораблекрушений!
