Между детьми и инопланетными созданиями, которые их понимают, возникает особая связь. К сожалению, взрослые часто упускают это из виду. В детстве у меня были «экзотические» животные, совершенно не предназначенные для содержания дома (тогда мы еще не знали, что нельзя этого делать). Черепаху мне купили в хозяйственном магазине «все за четверть доллара», и, естественно, я понятия не имел, как ухаживать за таким животным; вскоре от недостатка кальция ее панцирь размяк, и она умерла у меня на руках. Я сильно расстроился и плакал, но к нам в гости пришли родственники с маминой стороны, и им это показалось забавным настолько, что они подтрунивали надо мной. Мне было примерно десять лет, но я навсегда запомнил чувство недоумения от того, что взрослые относятся к смерти чьего-то любимого существа, пусть даже малозначимого в их глазах, с насмешкой. Я знал, что это неправильно. Мне открылось нечто отвратительное в моих родственниках. Ситуация повторилась, когда я увидел, что «моя» (беру в кавычки, чтобы обозначить, что сегодня мы больше не думаем в категориях собственности) золотая рыбка плавает вверх брюшком в маленькой миске. Теперь я знаю, что золотую рыбку нельзя оставлять одну и что в маленькой емкости ей тесно; но тогда я этого не знал. Мои рыдания стали поводом для всеобщего веселья. Многие взрослые именно так реагируют на страдания ребенка или страдания животного, и это ранит навсегда. Я надеюсь, что подобная бесчувственность, пусть даже из благих побуждений, в наши дни встречается все реже и реже и ни одному родителю не придет в голову наказать ребенка за то, что он горюет по животному, каким бы оно ни было.
Я наткнулся на историю дочери писательницы Джанет Готкин
[65], в которой невероятно точно описываются отношения детей и животных.
«Спринклс появился у нас дома зимой 1999 года. Белый пушистый комочек возрастом шесть недель умещался на моей ладони. В тот момент я была беременна, но поскольку дала обещание старшей дочери Миме, то искала котенка именно сейчас. Мы забрали Спринклса из приюта в Санта-Фе; его матерью была уличная кошка. Все годы Спринклс скреплял своим присутствием нашу маленькую семью – и когда родился мой сын Салим, и когда я развелась с Ахмедом, отцом Мимы и Салима, и когда в 2010 году мы с детьми переехали в Денвер, и когда я познакомилась со своим нынешним мужем Джеми.
К старости у Спринклса стал прогрессировать артрит, и нам пришлось перепробовать множество обезболивающих лекарств, чтобы облегчить его страдания. Во время визита в ветклинику в январе – Спринклсу тогда исполнилось восемнадцать лет – ветеринар отметил его хорошее здоровье и блестящую длинную шерстку.
К апрелю боль стала невыносимой. Спринклс с трудом ходил по лестнице и, спускаясь вниз поесть, часто останавливался посередине передохнуть. Подняться наверх, к своему лотку, он уже не мог. В начале мая я носила его вверх-вниз на руках и убирала за ним, если он не выдерживал и справлял дела прямо на полу в гостиной.
После душераздирающего визита к ветеринару, где Спринклс выл от боли, мы приняли решение усыпить его. Мима, в то время студентка колледжа в Вашингтоне, взяла билет на самолет домой, Ахмед приехал из Санта-Фе (в конце концов, он тоже один из “родителей” Спринклса). Мы решили, что Спринклс должен уйти из жизни дома, и договорились с ветеринаром.
В тот день Джеми с Салимом съездили в Home Depot и купили все необходимое для погребения, в том числе цветы, которые мы решили посадить на могилке. Мы ждали ветеринара к пяти часам. Все собрались в гостиной, положили Спринклса на одеяло, но не изменяющий своим принципам Спринклс повел нас на кухню, чтобы поесть в последний раз. Преддиабетик, последние несколько недель он получал удовольствие только от еды. Ветеринар дал Спринклсу лекарство, мы сели рядом и гладили его, пока он не заснул. Вспоминали его выходки и безграничную преданность нам, его любимой семье.
Пока мы прощались со Спринклсом, остальные наши кошки сидели насторожившись за пределами человеческого круга. Когда Спринклс умер, Ахмед и Джеми завернули его в ткань и отнесли в могилку. Мы все вместе прибрались и посадили цветы.
В этот горестный момент я думала, что я счастливый человек. Мои взрослые дети, мои бывший и нынешний мужья и мои кошки – все собрались почтить память такого необыкновенного члена нашей разношерстной семейки. Спринклс появился у нас, когда наша семья расширялась, и наблюдал, как она менялась и развивалась в течение многих лет. И хотя смерть – неотъемлемая часть жизни, она все равно остается печальным и болезненным событием. Уход нашего любимого Спринклса напомнил, как важна любовь и взаимная поддержка. Я вспоминаю его с грустью, но еще с благодарностью и всегда с любовью».
Может быть, вы, как и Ширли Маклейн
[66], полагаете, что смерть – временное явление и в будущем вас ждет встреча с любимыми питомцами. «Я не представляю, как это – не получить то, чего я хочу», – замечательно сформулировала она свои убеждения. Все, чего она хотела, – это снова увидеть свою собаку. Ширли убеждена, что в предыдущей жизни они были вместе в Древнем Египте. Если вы верующий человек, попробуйте убедить в этом ребенка. Если нет, то не стоит притворяться ради его блага. Это не сулит ничего хорошо, и выше я уже объяснил почему. Главное – помните, что перед вами горюющий ребенок, и не важно, что вы думаете о животном (от собаки до золотой рыбки), – проявите уважение к искренним эмоциям. И если хоть один читатель после этих строк протянет: «Да-а-а, я не подумал, хорошая идея», то я написал книгу не зря.
Может ли смерть животного стать для ребенка травмой? Да, если взрослые относятся к смерти пренебрежительно. В рамках нашей культурной традиции стыдно оплакивать животное, и это настолько глубоко засело в нас, что мы этого даже не осознаем. Я расскажу вам историю (она произошла примерно шестьдесят пять лет тому назад), и вы поймете, что сейчас ситуация стала намного лучше.
Мне стыдно об этом говорить, но безобразный пример отношения к животным касается моей семьи. Мама задумала избавиться от моего кота, Бутси. Случилось это так: маму беспокоило, что мой кот спал вместе со мной и сосал мою майку от пижамы примерно в том месте, где, как он полагал, должен быть кошачий сосок. Матери лезли в голову чудовищные мысли, что кот может меня задушить. Я же о таком даже не задумывался. Она отнесла Бутси на холм за нашим домом недалеко от голливудской обсерватории
[67] и оставила там – примерно в восьми километрах от нашего дома. Я узнал об этом значительно позже от своего отца, и теперь меня мучает мысль, как кот страдал, пытаясь найти путь домой. Эта история повлияла на мои чувства к матери и воспоминания о ней. Бутси вернулся. При встрече мы оба были на седьмом небе от счастья; Бутси как заведенный мурлыкал в моих объятиях и не отходил от меня ни на шаг, побаиваясь моей матери (тогда я не понимал, в чем причина). Примерно через неделю она унесла Бутси еще дальше, и он больше не вернулся. Я не знал, что именно она сделала, но совсем пал духом.
