...В Касимове о. Иоанн поселился в начале Комсомольской улицы, в одноэтажном деревянном доме (современный адрес — Комсомольская, 4). Комнату, которую ему предоставили сначала, он отверг по причине тесноты — ведь с ним приехали две помощницы, Анастасия и Анна, им тоже нужно было где-то жить, — и для батюшки подготовили помещение побольше. «Дом старинной постройки, потолки высокие, — вспоминает о. Сергий Правдолюбов. — Никакой особенной обстановки с мебелью не было. Всё как у всех. Всё крайне просто и обычно, никак не выделяясь от тех людей, какие жили в таких же домах в Касимове». До храма было рукой подать — нужно было выйти на Комсомольскую, пересечь улицу Дзержинского, а там полугородскими-полусельскими дворами буквально минуты две ходьбы. Обратная дорога занимала обычно намного больше времени — о. Иоанна обступали после служб люди, которым требовалась скорая духовная помощь, а отказывать в ней было не в его правилах.
В Касимове, как и на предыдущих приходах, нужно было начинать дело почти с нуля. Новый настоятель первым делом обратил внимание на вконец закопчённый алтарь, потолок и стены храма — давало себя знать печное отопление. Требовалось подновлять и стены, и колокольню. И снова, как и прежде, вокруг о. Иоанна собрались его духовные чада (хотя их приезд был ограничен из-за откровенной слежки), закипела работа. Сам батюшка, с подвязанными рукавами подрясника, орудовал кистью на лесах. За трапезой не было никаких разговоров, обедали торопливо: поели — и снова за работу. На просьбы поисповедовать о. Иоанн коротко отвечал: «Только вечером». И исповедовал, уже стоя на коленях — ноги не держали от накопившейся за день усталости...
Мало-помалу Никольский храм менялся, свежел, хорошел. Летовские монахини пошили облачения тех цветов, которых недоставало в храме — их и сейчас именуют Иоанновскими. Москвички привозили для Плащаницы живые цветы — левкои в горшках, — и этот обычай со временем прижился во всех касимовских храмах. Вместо печей начали проводить современное отопление. Сначала хотели делать калориферное, из Москвы даже приезжал специалист, но потом выяснилось, что калориферы ежегодно нужно будет прочищать, и в итоге остановились на водяном отоплении (правда, довести до конца эту работу при о. Иоанне не успели — батареи только завезли и установили, но не подключили, и печи в храме просуществовали ещё десять лет).
В новинку для касимовцев были и общие елеосвящения, введённые в практику о. Иоанном. Он убедил сослуживцев в том, что в нынешние времена вряд ли сыщется хоть один совершенно здоровый человек, а потому раз в год можно собороваться всем желающим. Впервые такая церемония прошла в феврале 1967-го в доме матери о. Анатолия и о. Владимира Правдолюбовых, затем повторилась в храме, а потом начала совершаться ежегодно, дважды в год: Великим и Успенским постами.
Касимовцам запомнились бесстрашные, без оглядки на власть проповеди настоятеля храма. «Помню его грозные проповеди о безбожниках: “Ладонью солнце хотят закрыть, веру похоронить! Но она-то жива и будет жить, а тех, кто против неё, уже хоронят!”», — вспоминает о. Владимир Правдолюбов. Архимандрит Афанасий (Культинов): «Я увидел и почувствовал, как он проповедует. Он брал книжку, вроде, читал... но, думаю, он брал её просто для того, чтобы свою силу укрывать. Брал книгу и своей проповедью поднимал тебя туда, в небеса, и делал страшное. Он возносил твои разум и сердце... Под тобой пропасть — думаешь, сейчас упадёшь с такой высоты, разобьёшься! Так он мог человека поднять и возвысить». В проповеди, обращённой к женщинам, сделавшим аборт, прозвучала такая фраза: «Придёт время, и чашу с кровью убитого младенца дадут выпить матери-убийце». Конечно, такое запоминалось навсегда.
Но и обычные службы о. Иоанна запечатлевались в памяти. Лидия Правдолюбова вспоминала: «Служение отца Иоанна поразило открытостью и искренностью. Он всецело открыт был Богу, которому служил, и открытость эту доверял людям. Все слова, которые он произносил, он произносил “в слух уха Божия”. И в то же время он предстоял, он как будто слышал молитвы окружающих его людей и, собирая, нёс их своим сердцем к Богу. И не заботился при этом о форме. Это было совершенное содержание. Это было сердце в словах молитвы».
Вслед за о. Иоанном в Касимов пришла и слава о нём как о «провидущем». Архимандрит Афанасий (Культинов) оставил ряд свидетельств прозорливости о. Иоанна, явленной им в Касимове: «Пришёл к нам однажды какой-то монах, бесноватый, может. Собрал этот монах тех, кто был в церковной сторожке, и разделил кусочек хлеба: “Вот это благодать, приобщайтесь к ней”. “Ах, прозорливый...” — припали к нему все, кто там был: прислужные, уборщицы. Отец же Иоанн вечером приходит, говорит: “Толюшка, ты зачем к нему подошёл? Человек это больной. Надо быть осторожнее...” А он ведь не был при этом, и ничего ему не рассказывали. Ну, а эти наши уборщицы неоднократно видели, как, когда отец Иоанн заходил в храм, на амвоне лампады внезапно сами зажигались.
Потом мне было попущено такое испытание: у меня в ушах начало шуметь, видно, враг нападал, и помыслы пошли. Я отцу Иоанну сказал — он помазал, и всё прошло. А потом какие-то нападения на меня начались, другие помыслы: “Не спасёшься... Погибнешь...” — и всё такое прочее. Он подходит ко мне и говорит: “Сам спасёшься, и семья спасётся!” — прямо на помыслы ответил».
А Правдолюбовы запомнили, как уезжал от них о. Иоанн 16 июля 1966-го, после именин о. Анатолия, когда его сфотографировали со стопкой кусков хлеба. От посёлка Сынтул до шоссе, по которому шёл автобус из Гусь-Железного в Касимов, нужно было идти два километра по дороге, проложенной в красивейшей берёзовой роще. Все нервничали: можно опоздать, автобус ведь ждать не будет. И только о. Иоанн совершенно спокойно сказал: «Водитель подождёт». Так и вышло: вместо секундной остановки автобус ждал путников минут десять...
...Через полгода служения в Касимове батюшка отправился к своему духовнику — глинскому старцу Серафиму (Романцову). Глинская пустынь не существовала с июля 1961-го, причём её разорение власти планировали как полноценную военную операцию. Ещё летом 1960-го напротив имён монахов уполномоченным по делам Русской Православной Церкви по Сумской области УССР были сделаны пометки: «Склонить через родственников к выходу из монастыря», «Удалить по возрасту», «Поместить в больницу для престарелых»... Напротив имени о. Серафима стояла пометка: «Скомпрометировать и удалить». Но в итоге решили просто закрыть пустынь. 14 июля 1961 года её окружили, и монахов, которым запретили брать с собой вещи, деньги и продукты, грузовиками начали вывозить на ближайшую станцию Локоть. О. Серафиму богомольцы собрали деньги на билет, и он смог уехать со станции...
После разорения пустыни глинские старцы частью отправились в Троице-Сергиеву лавру, частью — в Почаев; кто-то оказался в Одессе и Тбилиси. А некоторые нашли приют в Абхазии, где сильны были традиции тайной монашеской жизни в отшельничестве. Там образовалось сразу несколько таких общин — в Цебельде, Амткеле, Двуречье, Азанте. Пустынники находились в горах по благословению епископа Степанованского Зиновия (Мажуги, в прошлом тоже глинского монаха) и с ведома католикоса-патриарха всея Грузии Ефрема II. А руководил общиной схиигумен Серафим, поселившийся сначала в приморском городке Очамчира, а потом в Сухуми, на улице Казбеги (ныне Черкесской).
