«Мы с сестрой сидим в келье у батюшки. Он отвечает на наши вопросы. Время — половина десятого вечера. Остаётся пятнадцать минут до отправления последнего автобуса на железнодорожный вокзал. Билетов на поезд у нас нет. Вдруг заходит келейница Татьяна Сергеевна и говорит: “Батюшка, заканчивайте беседу. Они опоздают на автобус”. Батюшка спокойно отвечает: “Их довезут”. А сам продолжает беседу. Посматривая на часы, я стал смущаться и волноваться. Но наконец, победив в себе чувства, подумал: “Такая возможность! Быть может, такой беседы более и не представится. Ну что же? Поедем завтра на Псковском поезде или ночью уедем в Петербург, а оттуда утром в Москву”. В десять часов мы вышли из кельи батюшки. Центральный вход в монастырь был уже закрыт. Нас выпустили через хозяйственные ворота. Когда мы выходили из них, подъехала монастырская машина, и шофёр, увидев нас, сам предложил довезти нас до вокзала. Мы с сестрой, переглянувшись, согласились, вспомнив дорогого старца» (игумен Александр (Самойлов)).
«А мы-то волнуемся: автобус-то должен уходить. До станции идти пешком. Далековато. Да и потом поезд же уйдёт. Как нам быть? А он как бы и не отпускает нас. И сказать “Батюшка, простите, нам идти надо — у нас автобус, поезд...” неудобно. А он всё что-то говорит нам, наставляет, поучает молитве, поучает жизни. И причём слова все очень просты.
Казалось бы, ничего старец не говорил особенного. Просто: “Не забывайте о молитве, не забывайте о том, что Отец наш Небесный в молитве беседует с вами. Помните об этом всегда. Блюдите себя. Мир тяжёл. В миру жить подчас даже тяжелее, чем в монастыре. И радость у человека ещё больше, когда он, живя в миру, побеждает все эти страсти”. Всё говорилось просто, доступно и было так для нас важно.
Мы всё волнуемся. Автобус-то уйдёт скоро. Уже по времени должен уйти. Да и по морозу чуть ли не двадцатиградусному идти тяжко. И тут-то о. Иоанн говорит: “А вам, наверно, уже надо ехать? Но не переживайте. Вы везде успеете. И на автобус сейчас успеете, не надо волноваться. А я вас сейчас благословлю на дорогу”. И выливает на каждого из нас по целому ковшику святой воды — за ворот и, распахивая рубашку, на грудь. Из моря или из озера и то более сухим вылезаешь.
Батюшка говорит: “А теперь вот идите с миром. Всё будет у вас хорошо”. И мы выходим на мороз, облитые водой. Рубашки, свитера — насквозь. Но мы не чувствуем этого холода. Святая вода нас согревает. О. Иоанн вслед за нами: “Ой, я что-то правда с вами заговорился, а у меня служба. Вы-то не торопитесь. У вас всё в порядке будет. А у меня же служба”. И мы вдруг видим, как он по этим ступенькам бегом, бегом вверх по крутой лестнице в Михайловский собор. Как-то особенно впечатлил нас этот подъём. Он взобрался легко, будто по Лествице. А мы-то с каким трудом поднимались. Даже остановились на одной площадочке отдохнуть.
И какова духовная сила этого старца, что он по этой лестнице будто возносится. Не обращает ни на что внимания и скрывается в храме. Мы выходим из монастыря — и очередное чудо: автобус стоит, несмотря на то, что по расписанию должен был уйти. Он опоздал, и мы совершенно спокойно успели на поезд, приехали в Москву. По молитвам старца у нас так путь сложился» (протоиерей Михаил Михайлов).
(Интересно, кстати, что изумительную лёгкость, с которой о. Иоанн преодолевал крутой и длинный подъём по лестнице к Михайловскому собору, запомнили многие. Жительница села Троица, приезжавшая в Печоры в 1970-х, вспоминает: «Мы стоим у Михайловского храма, и тут о. Иоанн взлетел по лестнице наверх. И мы не увидели, чтобы он тяжело дышал, как мы, пока поднимались по лестнице»).
Келейница о. Иоанна Т. С. Смирнова описала случай, когда в монастырь за компанию с подругой приехала вполне равнодушная к вере женщина-врач, которая собиралась осмотреть древнюю обитель, и только. По дороге она мимоходом пожаловалась спутнице на то, что не может найти заварочный чайник для зелёного чая, который очень любит. В монастыре батюшка пообщался с подругой врача, сама она от разговора уклонилась. И каково же было её изумление, когда на прощание о. Иоанн неожиданно подарил ей заварочный чайник — тот самый, который она искала! После этого портрет батюшки висел в её кабинете, а на каждую операцию она мысленно просила у него благословения. А с Евстолией Ивановной Лещевой батюшка подолгу говорил о необходимости охраны воды от загрязнения — это была тема её докторской диссертации, хотя сама она ни словечком не обмолвилась ему о том, над чем именно работает. Одна из жительниц села Троица, навещавших о. Иоанна в 1970-е годы, вспоминает, как по дороге в Печоры паломница по имени Мария сказала: «Поедем, посмотрим, как отец Иоанн там живёт». Когда женщины вошли в келию, батюшка сидел у окна, спиной к ним, и, не видя, кто именно вошёл, произнёс: «Ну что, Мария, посмотрела, как я тут живу?»
Сохранилось и множество свидетельств о «серьёзных» пророчествах о. Иоанна. Так, весной 1986 года он сказал архимандриту (ныне митрополиту Ловчанскому) Гавриилу (Диневу), что тот станет представителем Болгарской Православной Церкви в СССР — так оно и произошло в сентябре того же года, хотя никаких внешних предпосылок для этого вроде бы не было. В книге «Несвятые святые» митрополита Тихона (Шевкунова) описано несколько случаев, когда о. Иоанн не давал человеку благословения на какой-то серьёзный поступок, и в случае ослушания последствия всегда были самыми печальными. Так, одна влиятельная москвичка в 1993 году просила у о. Иоанна благословение на несложную операцию на глазах и, не получив его, всё же легла в больницу; на операционном столе с ней случился тяжелейший инсульт с параличом, и вскоре она умерла. Батюшка, узнав об этом, чуть не плакал: «Почему вы не делаете так, как я говорю? Ведь если я что-то говорю, то знаю, зачем!» Там же упомянут диалог о. Иоанна с женой Булата Окуджавы, которая жаловалась, что муж не крещён и равнодушен к вере: «Ты сама его окрестишь и назовёшь Иоанном». Так и случилось: в 1997-м, перед смертью, Окуджава принял крещение от собственной жены (в чрезвычайных обстоятельствах такое возможно) с именем Иоанн.
Вместе с тем о. Иоанн очень строго относился к тем, кто обращался к нему просто как к прорицателю. «А ведь Вы обращаетесь ко мне как к гадалке, — укорял он таких. — Мне знать, что с Вами будет завтра, не дано... Помолиться не откажусь, а вещать Вам о будущем не могу». Но иногда такие простодушные вопросы его веселили. Так, на серьёзную просьбу одного паломника «сказать мне мою жизнь», о. Иоанн со смехом ответил цитатой из пушкинской «Песни о вещем Олеге»:
— Миленький, да что ж я — «кудесник, любимец богов»?
Так же строго батюшка вразумлял и тех, кто пытался переложить на него всю ответственность за свои личные и семейные неурядицы. Но в любом случае обещал молиться за вопрошающих. А силе молитвы о. Иоанна дивились многие свидетели. Митрополит Тихон (Шевкунов) приводит пример, когда игумен Псково-Печерского монастыря Михаил (Цебенко, 1915—1995), выходя из монастырской столярной мастерской, «почувствовал себя столь плохо, что, как рассказывают очевидцы, там же упал и — умер. На взволнованные крики свидетелей несчастья прибежали несколько монахов, среди которых был и отец Иоанн (Крестьянкин). Отец Михаил не подавал никаких признаков жизни уже столь долго, что все собравшиеся в печали склонились над, как они были всецело уверены, новопреставленным. И вдруг отец Иоанн сказал:
