В общем, вопрос закрытия интерната стоял на пороге, и тут
подвернулась Елена Сергеевна. Чиновники из ГОРОНО и горздрава заразились ее
энергией и жизнерадостностью и сказали в приватной беседе, что она молодая – ей
и карты в руки: пусть ищет спонсоров и деньги, жизнь ста восьмидесяти детей
зависит от нее.
Елена Сергеевна взялась за дело с огоньком. Она носилась по
городу на своем «фольксвагене», искала спонсоров и деньги. В интернате
замелькали разные люди на иномарках.
Валерии Петровне все не нравилось в новом директоре: ее
громкий голос, ее слишком белозубая и слишком широкая американская улыбка, ее
манера приходить на уроки в любое время без предупреждения, да еще приводить
толпу народа. Все смотрят, детей расспрашивают, урок срывают. Дети после ухода
многочисленных визитеров приходили в возбуждение, смеялись и совершенно не
слушались.
Когда удавалось поймать директрису на месте, Валерия
Петровна пыталась с ней поговорить, но это было трудно.
– Дорогая моя Валерия Петровна! – кричала
директриса. – Почему мы должны все время подчеркивать то, что дети наши
слаборазвитые? Почему мы должны им внушать, что они неполноценные? В Америке ни
один инвалид не чувствует себя заброшенным! Они все живут полноценной жизнью –
путешествуют, спортом занимаются! Ведь очень скоро для наших детей настанет
время, когда они выйдут отсюда в ту самую жизнь, от которой мы их оберегаем!
Что они там будут делать – вязать носочки?
Валерия Петровна прекрасно понимала, что директриса только
из вежливости говорит «мы». На самом деле везде надо было ставить местоимение
«вы».
На прямой вопрос, не считает ли Елена Сергеевна, что она,
Валерия, всю жизнь неправильно воспитывала детей, директриса, нисколько не
смутившись, ответила, что раньше, возможно, такой метод и был правильным, но теперь
жизнь изменилась, и дети должны почувствовать это в первую очередь.
Итак, Валерия Петровна Анищенко пришла домой позднее
обычного, и вид у нее был несколько странный, но, как уже говорилось, некому
было отметить эту ее странность. Валерия Петровна поужинала, механически
переделала накопившиеся мелкие хозяйственные дела, посидела немного на диване,
глядя в темный экран неработающего телевизора, и рано легла спать. Весь вечер
никто ее не беспокоил – телефон не звонил, и соседка не заходила ни за солью, ни
за уксусом или просто так поболтать.
Но разбудил Валерию Петровну в шесть утра именно телефонный
звонок. Она послушала, что говорят ей в трубку, ничего не ответила и аккуратно
положила трубку на рычаг. Затем приняла душ, выпила чашку чая с булочкой, оделась
и расчесала коротко стриженные, подкрашенные рыжеватым тоном волосы, на корнях
которых уже пробивалась седина. Но Валерия Петровна не обратила на это
внимание, потому что причесывалась, не глядя в зеркало. Словом, она выполнила
все те процедуры, которые выполняла каждое утро, собираясь на работу.
На улице сегодня подморозило, и снежок выпал небольшой, так
что Валерия Петровна не стала надевать непромокаемое пальто с капюшоном, а
достала из стенного шкафа зимнее – зеленое, с большим воротником из рыжей лисы.
Мода на такие пальто прошла очень давно, но Валерия Петровна была женщиной
экономной, вещи носила аккуратно, и пальто выглядело еще вполне прилично. К
пальто полагался зеленый вязаный берет. Взяв сумку, Валерия Петровна подошла к
столику в коридоре и сняла трубку телефонного аппарата. Глядя мимо себя в
зеркало невидящими, неживыми глазами, она поинтересовалась, как только ей
ответил на том конце провода сонный голос:
– Это Елена Сергеевна?
– Слушаю вас, Валерия Петровна, что-то случилось?
– Нет, но мне срочно нужно с вами поговорить, – твердо
ответила Валерия.
– Поговорим на работе, – удивилась директриса.
– Дело очень важное, не терпит отлагательства. Я подъеду к
вам через полчаса.
– Хорошо, поговорим, а потом поедем в интернат на машине.
Елена Сергеевна послушала короткие гудки и пожала плечами.
Потом она посмотрела на часы – почти полвосьмого – и скрылась в ванной комнате,
чтобы привести себя в порядок.
Курт приехал на место накануне, обошел окрестности. Самой
подходящей для работы позицией был строящийся неподалеку многоэтажный дом.
Зимой, судя по всему, строительство прекратилось. Выбрав наилучшую точку для
ведения огня (на самом деле, конечно, Курт рассчитывал только на один выстрел)
и тщательно продумав план отхода, он поехал домой готовить оружие и амуницию.
На следующий день он встал в четыре утра – для его работы
важнее всего было оказаться на месте первым – и выехал из дому на своей
невзрачной бежевой «пятерке». Медленно проезжая по улицам Выборгской стороны,
он внимательно осматривал припаркованные у обочины машины. Заметив то, что
наиболее подходило для его сегодняшних целей, он отъехал на пару кварталов и,
оставив свою «пятерку», вернулся пешком. Машина была выбрана им по следующим
соображениям: это довольно новая «восьмерка», стоящая без движения не одну
неделю (прилично заросла снегом и льдом, хотя снегопада не было уже дней
десять), причем «обута» в хорошую, почти новую финскую резину. Открыть и
завести чужую машину для профессионала не составляло никакого труда. Положив на
сиденье «восьмерки» сумку со своим оборудованием, Курт поехал в Удельную. Там
он поставил «восьмерку» неподалеку от выбранного им строящегося дома, пробрался
через заранее отмеченную щель в заборе на стройплощадку и поднялся на седьмой
этаж.
Ранним утром вокруг было совершенно безлюдно. Курт занял
удобную позицию, собрал снайперскую винтовку и приготовился ждать. Выдержка у
него была прекрасная, как он полагал – в немецкого папу. Главным его врагом
теперь был холод. Курт оделся как можно теплее, ему не раз случалось караулить
свою жертву зимой, и он знал, как трудно на холоде сохранять неподвижность.
Он внимательно осматривал двухэтажный особняк интерната,
окружающую его территорию с садом и спортивной площадкой, прикидывая, где
разместится охрана Бураго. Курт планировал сделать только один выстрел, после
этого перебежать на противоположную сторону здания, спуститься по веревке (он
заранее закрепил ее, привязав морским узлом к металлической скобе) и уехать на
угнанной «восьмерке». На все должно было уйти не более трех минут.
В половине девятого возле интерната началось движение –
приходили сотрудники, открывались и закрывались двери. Вился дымок из
кочегарки, запахло подгорелой кашей – по этому устойчивому и неизменному запаху
даже слепой может всегда обнаружить больницу и любое детское учреждение. До
Курта, лежащего на седьмом этаже, запах не достигал, но он все равно его
чувствовал.
После девяти жизнь забурлила: в школе начались уроки, одну
группу вывели на улицу – заниматься физкультурой. Дети с большого расстояния
казались особенно маленькими и беззащитными.
Около одиннадцати начали подъезжать телевизионщики, они
тянули провода, устанавливали аппаратуру. Потом из здания интерната вывели
большую группу детей, выстроили их перед крыльцом – видимо, спонсоры должны
были появиться с минуты на минуту. Наконец на аллее перед въездом в ворота
показалась вереница дорогих машин: впереди два джипа с охраной, затем –
шестисотый «мерседес» Аркадия Бураго, следом ехал красивый, ярко раскрашенный
туристический автобус – подарок фирмы, и завершал кавалькаду еще один джип.
