Вскоре баллон-насос Кантровица доказал свою пользу — более того, это устройство и по сей день играет незаменимую роль в лечении пациентов, чье сердце не в состоянии самостоятельно справляться с кровоснабжением организма. При повреждении миокарда, как правило, наступает так называемый кардиогенный шок, при котором сердечный выброс значительно падает и основные внутренние органы перестают получать необходимое им количество кислорода. Кардиогенный шок особенно опасен из-за той реакции, которую выдает на него организм, — он всячески пытается компенсировать проблему, однако в результате только усугубляет изначальную сердечную недостаточность. Без должного вмешательства состояние пациента постепенно все больше ухудшается, пока сердце не останавливается и он не умирает. Баллон-насос, как правило, помогает разорвать этот замкнутый круг, увеличивая сердечный выброс до сорока процентов и значительно повышая шансы пациента на выздоровление. Вместе с тем это лишь экстренная мера, которую можно применять непродолжительное время: для хронических проблем необходимо другое, гораздо более долгосрочное решение — либо ВЖС, либо искусственное сердце.
Важнейший рубеж был преодолен в августе 1968 года, когда Майкл Дебейки использовал свою ЛВЖС для лечения 16-летней мексиканки по имени Эсперанса дель Валль Васкез — она работала косметологом, и ее недолгая жизнь была омрачена ревматической болезнью сердца. Когда Эсперансу привезли в больницу, чтобы заменить митральный клапан, у девушки уже развилась тяжелая сердечная недостаточность. Операция была связана с огромнейшим риском, и Дебейки не удивился, когда пациентку не удалось отсоединить от аппарата искусственного кровообращения. Тогда ее подсоединили к ЛВЖС, и ее оказалось достаточно, чтобы девушка продержалась следующие четыре дня, пока ее сердечная мышца не окрепла достаточно, чтобы самостоятельно поддерживать кровообращение. На снимке, сделанном вскоре после операции, запечатлена сидящая на кровати, улыбающаяся во весь рот пациентка, а на выходящих из ее тела пластиковых трубках болтается пластиковый насос размером с грейпфрут. Эсперанса стала первым пациентом, полностью поправившимся после применения ЛВЖС, и событие это сулило огромные перспективы для дальнейших достижений в данной области.
В своем решении отдать приоритет развитию ЛВЖС Дебейки исходил сугубо из практических соображений, однако это получило одобрение не у всех его коллег. Так, Доминго Лиотта за шесть лет до упомянутых событий пришел к нему в лабораторию в надежде, что скоро увидит один из своих прототипов уже работающим в груди какого-нибудь пациента, но был расстроен, увидев, что его проект фактически ушел на второй план. Позже, в 1968 году, он встретился с Дебейки, чтобы выразить свое недовольство, однако покинул его кабинет с ощущением, что тому до него просто нет дела. Дальнейшие действия Лиотта могут показаться не очень красивыми, а то и вовсе настоящей подлостью — он договорился о встрече с Дентоном Кули.
Отношения между Дебейки и Кули никогда не были особо теплыми, однако к концу 1960-х годов они охладели окончательно. После десяти лет совместной работы в Методистской больнице их сотрудничеству, еще в 1962 году, пришел конец — Кули ушел тогда в больницу Святого Луки, находившуюся в нескольких сотнях метров от Методистской, но при этом остался в штате медицинского колледжа Бэйлорского университета, в котором Дебейки заведовал кафедрой хирургии. То, что началось как столкновение двух сильных эго, с рассветом эры трансплантологии превратилось в обоюдную неприязнь. Кули был первым хирургом в Хьюстоне, повторившим достижение Кристиана Барнарда, и в мае 1968 года в течение нескольких дней он провел три пересадки сердца. Дебейки, привыкший быть осмотрительным и действовать по отработанной схеме, никогда бы не стал применять на практике новый метод, не протестировав его должным образом в лаборатории. Он был твердо убежден, что Кули занялся этим слишком рано, не проделав необходимой подготовительной работы. К тому времени, как Дебейки в августе сделал только первую пересадку, на счету Кули их было уже одиннадцать. Не помогал делу и тот факт, что фотогеничный Кули внезапно стал самым известным лицом американской хирургии — поистине ученик затмил своего учителя.
Таким образом, когда Доминго Лиотта в декабре 1968 года спустился на цокольный этаж в кабинет Кули, он прекрасно понимал, что поступок его будет расценен не иначе как предательство. Он сообщил Кули, что сомневается, что Дебейки верен идее разработать искусственное сердце, и поэтому предлагает сотрудничество ему, Кули, с намерением имплантировать пациенту искусственное сердце уже в ближайшем будущем. Кули охотно согласился. Его упоение от первых операций по пересадке сердца сменилось разочарованием, потому что пациенты, один за другим, умирали в результате отторжения, так что в искусственном сердце он сразу увидел многообещающую альтернативу. Ни один, ни другой не видели необходимости сообщать об их договоренности Дебейки, и следующие несколько месяцев Лиотта держал договоренность с Кули в секрете от человека, на которого, по идее, все еще работал.
Вскоре стало ясно, что Лиотта поторопился. Уже в следующем месяце Дебейки разрешил тестировать искусственное сердце на животных — его заинтересованность в данной программе явно никуда не делась. Результаты были крайне невпечатляющими: четверо из семерых телят умерли на операционном столе, а ни один из трех оставшихся так и не пришел в себя, не прожив и двенадцати часов. Но это лишь еще больше убедило Дебейки в том, что на доработку аппарата уйдут месяцы или даже годы работы. Четвертого апреля 1969 года он приехал в Вашингтон, чтобы посетить собрание Национального института сердца. Накануне, как только он собирался лечь в кровать, ему позвонил кто-то из коллег из Хьюстона, чтобы сказать, что Кули провел первую операцию по установке искусственного сердца. Дебейки был ошарашен: насколько ему было известно, Кули никогда не пытался разработать такое устройство и даже не проявлял к этому интереса. На следующее утро Дебейки включил телевизор и увидел, как журналисты берут интервью у Лиотта и Кули, демонстрирующих механическое сердце, подозрительно похожее на одно из тех, что были в лаборатории у Дебейки. Когда он прибыл на собрание, его тут же обступили коллеги — им не терпелось узнать подробности проведенной операции. Но к глубочайшему стыду, Дебейки вынужден был признаться, что знает об этой операции не больше, чем они.
Дебейки вылетел обратно в Хьюстон, желая разобраться в случившемся. Он быстро понял, что Кули с самого начала планировал стать первым, кто установит искусственное сердце, и что Лиотта помог ему в этом, взяв без разрешения один из прототипов в лаборатории Дебейки. С его точки зрения, это была самая настоящая кража. Кули же утверждал, что имплантированное им устройство было новой моделью, тайно разработанной им вместе с Лиотта, и что операция не была спланирована заранее, а стала последней отчаянной попыткой спасти жизнь умирающему человеку.
А вот следующие события сомнений, пожалуй, не вызывали. Пятого марта 47-летнего печатника из Иллинойса по имени Хаскелл Карп доставили в больницу Кули с тяжелой формой ишемической болезни сердца. После двух обширных инфарктов от его сердечной мышцы почти ничего не осталось: ангиограммы показали, что левый желудочек раздувается с каждым ударом сердца, — это указывало на то, что стенки желудочка крайне ослаблены из-за массивного участка омертвевшей ткани. Кули рекомендовал провести пересадку, однако пациент был категорически против этой идеи. Вместо этого он согласился на менее радикальную операцию — рассечение миокарда с вентрикулопластикой. Она заключалась в удалении треугольного участка мертвой сердечной мышцы с последующим сшиванием оставшейся ткани в надежде, что этого будет достаточно для нормальной работы органа. Кули не стал скрывать риски: вероятность пережить операцию для Карпа составляла лишь 20 %. Но Кули обнадежил его, сказав, что в случае неудачи они могут имплантировать ему механическое сердце в надежде, что оно продержит его в живых достаточно долго, чтобы найти подходящего донора. Карп согласился: если единственная альтернатива — это смерть, то он не против получить новое сердце.
