В 1940-х годах самые захватывающие исследования по пересадке органов проводились в Советской России. Об этой работе почти ничего не знали на Западе, пока двадцать лет спустя не была переведена на английский книга Владимира Демихова, поведавшая об успехах советских хирургов, достигнутых, скажем прямо, весьма жутковатыми способами. Так, в ходе одной операции Демихов разрезал двух собак пополам, а потом сшил их посередине вместе, создав тем самым гибридный организм. Более двадцати раз ему успешно удавалось пришить голову щенка к шее взрослой собаки — эти двухголовые чудовища жили после операции до четырех недель. Пересаженная голова реагировала на происходящее вокруг, лакала молоко из блюдца и злобно щелкала челюстями, когда ее провоцировали.
Но больше всего экспериментов он провел по пересадке собаке второго сердца, которое имплантировалось в грудную клетку и принимало активное участие в кровообращении. Тридцать первого марта 1949 года одно такое животное было представлено членам Академии медицинских наук в Москве. К их изумлению, Демихов продемонстрировал, что у этого здорового на вид животного было двойное сердцебиение. После этого собаку поместили под наркоз и вскрыли ей грудную клетку, чтобы продемонстрировать, что два сердца бьются независимо друг от друга и с разной частотой. Демихов также провел не менее шестидесяти семи операций по пересадке легких и сердца, а на Рождество 1951 года стал первым человеком, предпринявшим попытку провести ортотопическую трансплантацию. Выполненные им предыдущие трансплантации были гетеротопическими: то есть орган пересаживался не туда, где он должен в организме находиться. При ортотопической же трансплантации у реципиента полностью вырезается его собственное сердце, а на его место пришивается донорское. Первая операция обернулась неудачей, однако одна из следующих подопытных собак прожила тридцать два часа и чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы пить и разгуливать по лаборатории. «Эти эксперименты, — позже написал он, — однозначно показали, что с точки зрения хирургии такие операции возможны».
Ничего не зная про работу Демихова, несколько групп американских исследователей также добились прогресса с ортотопической трансплантацией, используя недавно появившийся препарат для подавления иммунной системы — стероид под названием «кортизон». В 1957 году в борьбу вступил молодой хирург из Калифорнии. Несмотря на то, что его вклад впоследствии несколько померк на фоне триумфальных достижений Кристиана Барнарда, многие все равно считают его истинным отцом трансплантологии сердца. Норман Шамвэй стал врачом — а также хирургом-трансплантологом — по воле случая. Он родился в 1923 году в Мичигане и в начале войны пошел добровольцем в армию, где его из-за нехватки военных хирургов сразу направили в медицинскую школу. Получив диплом, он начал проходить стажировку в Миннесоте, а в 1952 году Джон Левис проводил там свою первую операцию на открытом сердце. Здесь он и заинтересовался применением гипотермии, которая стала главной темой исследований пять лет спустя, когда он пришел уже в Стэнфордский университет.
Здесь ему посчастливилось повстречать идеального партнера, Ричарда Лоуэра, чей тезка в семнадцатом веке первым сделал переливание крови. В своих первых опытах Шамвэй и Лоуэр охлаждали собак до температуры гораздо ниже нормальной и изучали возможности проведения операций с помощью данной методики. Им приходилось подолгу стоять в операционной в ожидании, пока тело оперируемого животного не достигнет нужной температуры, и Шамвэй предложил проводить время с пользой — вырезать сердце, а затем ставить его на место. Это было бы и отличной практикой, и позволяло бы заниматься так называемой «экстракорпоральной хирургией» — исправлять патологии сердца, пока оно находилось за пределами организма. Чтобы достать сердце, нужно было разрезать его магистральные сосуды — аорту, легочную артерию и обе полые вены, — а также четыре небольшие легочные вены. Это было достаточно просто, однако, когда пришло время ставить сердце на место, оказалось, что сшить обратно обрезанные вены и артерии было практически невозможно. Хирурги поняли, что им было бы гораздо проще, будь у них в распоряжении дополнительная живая ткань: в конце концов, портной, делая рукава для пиджака, не сразу обрезает их до нужной длины, а оставляет немного материала про запас и подравнивает их уже когда пришьет на место. Лоуэр предложил брать донорское сердце у другой собаки вместе с прикрепленными к нему участками магистральных сосудов. Это значительно упростило дело, так как теперь было гораздо удобнее пришивать артерии и вены.
Так и началась карьера двух величайших хирургов-трансплантологов: от скуки. Оказалось, что собаки чувствовали себя после операции достаточно хорошо, чтобы бегать, и тогда Шамвэй и Лоуэр превратили свое развлечение в крупный исследовательский проект. Они стали пользоваться имевшимся у них в больнице аппаратом искусственного кровообращения и подключали к нему собак с удаленным сердцем, пока пересаживали им новое, а заодно разработали упрощенный вариант процедуры, который избавил их от необходимости разрезать, а потом сшивать все восемь кровеносных сосудов сердца. Четыре из них были легочными венами — сосудами, возвращавшими обогащенную кислородом кровь из легких в левое предсердие. Шамвэй догадался, что можно вырезать сердце не целиком, а оставлять небольшие участки предсердий вместе с прикрепленными к ним легочными венами, а также обоими полыми венами, входящими в правое предсердие. Вместо того чтобы сшивать шесть отдельных кровеносных сосудов, нужно было сделать один шов на сердце, а затем прикрепить к нему аорту и легочную артерию. К такому же заключению пришли еще несколько ученых, в том числе Рассел Брок из Лондона, начавший свои собственные опыты на животных в 1959 году.
Первые результаты Шамвэя и Лоуэра оказались на удивление хорошими. Даже без каких-либо усилий для предотвращения отторжения их собаки с пересаженным сердцем жили до трех недель. Единственной серьезной проблемой оставалось отторжение, и тогда они сделали вывод, что если удастся помешать иммунной системе атаковать пересаженный орган, то животное сможет прожить с ним до самой старости. Не менее оптимистичный настрой был и у Брока, заметившего, что сердце, в конце концов, — это всего лишь насос. Вскоре хирурги, один за другим, стали повторять эту фразу, пытаясь убедить общественность, что никто не потеряет своей души или способности любить, если ему пересадят донорское сердце.
Исследователи проблемы трансплантации сердца тоже находились в неведении и о прогрессе в этой области в других уголках мира ничего не знали. Стали частыми попытки трансплантации почек, и в 1951 году французские хирурги провели серию операций с использованием почек, взятых у казненных на гильотине преступников. Но и эти операции не увенчались успехом, однако три года спустя в Бостоне пластический хирург Джозеф Мюррей, страстно увлеченный темой пересадки человеческих органов, провел первую в истории успешную трансплантацию почки. К счастью, ему не пришлось беспокоиться по поводу ее отторжения: у его пациента, Ричарда Херрика, был однояйцевый близнец по имени Рональд, который согласился отдать брату свою почку. Так как ДНК близнецов полностью совпадают, то иммунная система Ричарда не стала воспринимать новую почку как чужеродную ткань, и он без каких-либо происшествий поправился. И хотя отторжение так и оставалось непреодолимой проблемой, все равно операция Мюррея была огромнейшим достижением: удалось преодолеть множество трудностей технического характера, которые ставили в тупик его предшественников. Ричард Херрик стал первым человеком, прожившим больше чем несколько месяцев после пересадки донорского органа, — он умер восемь лет спустя. Это событие было предано широкой огласке, причем совершенно справедливо: оно стало доказательством того, что пересадка нового органа может существенно помочь пациенту
[25].
