Фавалоро был зачарован успехом сосудистых хирургов из Кливлендской клиники, которые проводили инновационные операции по восстановлению поврежденных болезнью кровеносных сосудов. С помощью участков вен, взятых из ноги пациента, они заменяли артерии, снабжающие кровью почки, а также создавали для крови обходной путь, минуя закупоренные сосуды конечностей. Взятая у пациента кровь — идеальная замена для поврежденной артерии, но тут есть одна загвоздка: в большинстве вен, в отличие от артерий, есть клапаны, которые не дают крови течь в обратном направлении. Поэтому хирургам следует быть предельно внимательными при установке таких сосудистых имплантатов, так как кровь через вену будет течь только в одном направлении. Соединение подобным способом двух кровеносных сосудов называется «анастомоз», что в переводе с греческого означает «обеспечить новым устьем».
В начале 1967 года Фавалоро стал думать, что использование венозного трансплантата подобным образом может стать хорошим способом обеспечить сердечную мышцу дополнительным кровоснабжением. Еще он также обратил внимание, что у значительного числа пациентов с коронарной недостаточностью наблюдается лишь локальная закупорка артерии ближе к ее верхнему концу: ниже этого участка сосуды, как правило, были все еще здоровыми. Сосудистый имплантат, присоединенный ниже места сужения, теоретически мог бы обеспечить миокард необходимой ему кровью. Эта идея была не такой уж и новаторской, так как похожую схему предложил Алексис Каррель более чем за полвека до этого. В своей знаменитой работе по экспериментальной кардиохирургии, опубликованной в 1910 году, Каррель написал: «В определенных случаях грудной жабы, когда кальцинозу оказывается подвержено устье коронарных артерий, можно попытаться обеспечить дополнительное кровообращение для еще работоспособной части артерий». Эти слова оказались самыми пророческими, особенно если учесть, что говорились они в те времена, когда многие специалисты считали стенокардию заболеванием желудка. Каррелю удалось соединить сосудистым имплантатом нисходящую дугу аорты и левую коронарную артерию у собаки, но животное все же умерло: у Карреля не было аппарата искусственного кровообращения, а в ходе операции естественное кровообращение приходилось останавливать, и организм просто не справился.
Гениальность Карреля подчеркивает и тот факт, что в следующие 43 года никто не решился повторить его операцию по установке шунта. В 1953 году два хирурга в противоположных уголках земного шара придумали похожую методику подсоединения новых кровеносных сосудов к коронарным артериям. Владимир Демихов, ученый-исследователь из Московского института экспериментальной и клинической хирургии, подвергаемый в свое время гонениям, приобрел известность благодаря серии странных экспериментов по трансплантации органов. Ему удалось провести ряд операций по установлению шунта на собаках — некоторые из этих животных прожили потом более двух лет. Гордон Мюррей, ничего не знавший о его работе, работая у себя в Торонто, использовал участки сонной артерии, чтобы пустить кровь из аорты собаки в коронарное кровообращение. Он высказал предположение, что эта методика может оказаться полезной и для людей, однако большинство его коллег отнеслось к этой идее скептически, полагая, что коронарная артерия, шириной всего в два миллиметра, слишком мала, чтобы к ней можно было что-то прикрепить. С оборудованием того времени проводить подобный анастомоз было действительно чрезвычайно сложно: в распоряжении хирургов была лишь довольно грубая и толстая плетеная нить из хлопка или шелка. В следующие десять лет появилось новое поколение хирургических нитей из полимерных материалов, которые были тоньше человеческого волоса и прочнее стали, они-то и сделали возможным наложение швов с невиданной прежде точностью.
Хирурги обычно дорожат своим первенством в той или иной сфере медицины и очень ревностно следят за тем, чтобы их место никто не занял. Тем не менее по поводу того, кто первым провел аортокоронарное шунтирование, существует масса разногласий. В 1960-х годах не менее пяти хирургов независимо друг от друга разработали и применили на практике данную процедуру, прооперировав несколько человек. При этом хирург, считающийся ее общепризнанным изобретателем, сделал это последним. Подобная путаница стала следствием того, что пионеры кардиохирургии работали в изоляции друг от друга и ничего не знали про своих коллег, которые занимались похожими исследованиями где-нибудь в другой стране. Кроме того, некоторые хирурги недооценивали значение своего, как им казалось, незначительного нововведения.
Первым из них был Роберт Гец, малоизвестный хирург из Нью-Йорка, который 2 мая 1960 года с помощью металлического кольца соединил внутреннюю грудную артерию пациента с его правой коронарной артерией. Эта операция требовала невероятно слаженной работы сразу четырех хирургов, каждый из которых играл четко отведенную роль, потому что на то, чтобы сшить артерии вместе, у них было всего семнадцать секунд. Но в результате спешка только все замедлила, так как в суматохе хирурги случайно разорвали анастомоз, и на устранение повреждений ушло еще полторы минуты. Пациент прожил после этого год, но все равно большинство коллег Геца выступало с резкой критикой сделанной им операции. Все упоминания об операции таинственным образом исчезли из больничной документации, и Гецу так и не разрешили провести ее повторно. Два года спустя Дэвид Сабистон, хирург из Северной Каролины, использовал ножную вену, чтобы обойти закупоренную коронарную артерию, однако его пациент умер вскоре после этого от инсульта.
Следующая операция в этой серии «первых» стала скорее захватывающей импровизацией, чем спланированной манипуляцией. В ноябре 1964 года Эдвард Гаррет из Хьюстона, младший коллега Майкла Дебейки, оперировал водителя грузовика сорока двух лет, чьи коронарные артерии были на 85 процентов закупорены жировыми отложениями. Попытки выскоблить бляшки привели к повреждению сосудов, и в отчаянии Гаррет принял решение применить методику, которую прежде пробовал лишь на животных. Он поспешил сделать надрез на ноге пациента, удалить участок его подкожной вены, а затем сделал из нее шунт в обход закупоренного участка. Хотя это и было существенное достижение в хирургии, Гаррет, судя по всему, недооценил его значимость. Он не делал никаких публичных заявлений по поводу проведенной им операции и сообщил о ней лишь семь лет спустя, когда пациент был все еще жив и по-прежнему не испытывал неприятных симптомов.
Работа российского врача Василия Колесова тоже оставалась незамеченной — во всяком случае, на Западе — в течение нескольких лет. Колесов был военным хирургом, он лечил людей в блокадном Ленинграде и не понаслышке знал о всех ужасах войны. Он продолжал оперировать — а делал он это в самых простых условиях, — даже когда немецкие бомбы, как дождь, сыпались на больницу. Порядка миллиона людей умерло во время блокады — большинство от голода. А у многих, кто выжил, развились серьезные сердечно-сосудистые заболевания, что неудивительно, с учетом ужасной нехватки в осажденном городе продовольствия. Колесов заинтересовался этим диагнозом и, узнав про работу Демихова, решил на ее основе разработать операцию, которую можно было бы делать людям. Свой первый коронарный шунт он установил 25 февраля 1964 года, пришив внутреннюю грудную артерию к ответвлению левой коронарной артерии. Пациент поправился, и Колесов продолжил делать такие операции на регулярной основе — следующие три года он был единственным хирургом в мире, который этим занимался. При этом специалисты за пределами России впервые узнали о его систематических успешных результатах лишь в 1967 году, когда его статьи были переведены и опубликованы в американском журнале
[24].
