Гиббон сделал большой разрез на правом предсердии, обнажив зияющую дыру в перегородке. Он собирался наложить на нее заплатку из ткани околосердечной сумки, однако Аллбриттен предложил просто сшить края перегородки вместе. Гиббон с ним согласился. Когда сердце зашили обратно, насос выключили и из кровеносных сосудов Сесилии достали трубки. Операция заняла чуть больше пяти часов, двадцать шесть минут из которых жизнь в девушке поддерживал только аппарат искусственного кровообращения Гиббона. Она уже начала приходить в себя, когда Гиббон делал последний шов на грудной клетке, а еще через час уже разговаривала с медсестрой в послеоперационной палате.
Сесилия быстро пошла на поправку, и через две недели ее отпустили домой. Когда она вернулась в больницу в июле, врачи убедились, что операция прошла невероятно успешно: перегородка между предсердиями была полностью закрыта, и теперь девушка могла подняться по лестнице без малейшего намека на одышку. Конечно, она была рада, что ее здоровье стало лучше, но вот чрезмерное внимание было ей не по душе: о ней говорили во всех газетах, и журналисты без конца докучали вопросами о сенсационной операции. К такому ни сама Сесилия, ни ее родные готовы не были — они поменяли телефонный номер и отказались от всех предложенных интервью. В будущем, если не считать нескольких выступлений в поддержку Американской ассоциации кардиологов в 1960-х годах, Сесилия всячески избегала внимания общественности, вела спокойную, незаметную жизнь и тихо умерла в 2000 году.
Операция стала сильным эмоциональным потрясением и для самого Джона Гиббона. Уходя из операционной, он обычно писал небольшой отчет о проведенной операции, однако на этот раз поручил сделать это своим младшим коллегам, не желая заново переживать испытанный им невыносимый стресс. В последующие годы его охватывало чувство тревоги каждый раз, когда он открывал хирургический журнал и видел в нем заметку об операции на открытом сердце.
У него были и другие причины для волнений. В июле 1953 года он прооперировал еще двух пациентов: обоим было по пять лет, и ни один из них не выжил. У первого остановилось сердце еще до подключения аппарата искусственного кровообращения — девочка умерла прямо на операционном столе. У второго ребенка оказался слишком сложный дефект, который нельзя было исправить, и он тоже умер. Это было банальное невезение, однако Гиббона такая ситуация подкосила не на шутку: двадцать лет он посвятил одной-единственной проблеме, и трое из его первых четырех пациентов скончались. Он объявил, что прекращает заниматься кардиохирургией на целый год, чтобы заняться усовершенствованием оборудования. На самом деле он больше никогда не оперировал на человеческом сердце, передав одному из своих подчиненных руководство всей программой. Кто-то может назвать это реакцией разочаровавшегося в своем деле человека, однако некоторые из его ближайших коллег предположили, что Гиббон просто добился всего, чего хотел. Двух десятилетий работы над одной проблемой было достаточно — пришло время передать эстафету хирургам помоложе.
Операция на сердце Сесилии Баволек была, без всяких сомнений, исторической, однако Гиббон удивительным образом держался в стороне от своего собственного триумфа. Когда журнал «Таймс» взял у него интервью, он подробно описал, что представляет собой операция на открытом сердце («Все равно, что вычерпать из колодца всю воду, чтобы сделать необходимую работу на самом дне»), но фотографироваться со своим аппаратом отказался. Подобные достижения обычно документируются в международной научной литературе, но Гиббон написал всего лишь небольшой отчет для журнала Медицинской ассоциации Миннесоты. Это одна из причин, почему после операции Гиббона интерес к искусственному кровообращению упал. Прогресс в медицине определяется не единичными успехами, а их регулярным повторением: одного вылеченного пациента недостаточно, чтобы убедить хирургическое сообщество в безопасности данной процедуры. Кроме того, многие хирурги изначально были убеждены, что исследования Гиббона ни к чему не приведут, так как параллельно разрабатывались и даже приносили результаты другие, куда менее трудоемкие методы проведения операций внутри сердца. Гиббону, как оказалось, не удалось даже стать первым хирургом, сделавшим успешную операцию на открытом сердце. Зато это удалось в сентябре 1952 года другому хирургу — Джону Левису из Миннесотского университета: он смог зашить дефект перегородки у пятилетней девочки с помощью методики, кардинально отличавшейся от той, что применял Гиббон. Вместо того чтобы искусственно поддерживать кровообращение у пациента, он полностью его остановил. Здравый смысл говорил, что это должно было привести к неминуемой смерти, однако в распоряжении Левиса было новое оружие хирургии — гипотермия.
* * *
Если у Гиббона на создание аппарата искусственного кровообращения ушло двадцать лет, то гипотермию стали применять в операциях на людях уже через пять лет после первых экспериментов с ней. Идея была крайне проста: охлаждение человеческого тела приводит к тому, что потребность тканей в кислороде снижается, и благодаря этому для поддержания жизнедеятельности организма требуется меньше крови. Как результат увеличивается продолжительность времени, в течение которого можно безопасно останавливать кровообращение, и у хирургов появляются драгоценные минуты для проведения операции на сердце.
Первым человеком, предположившим, что холод может оказаться полезен для кардиохирургии, был канадский хирург по имени Уилфред Бигелоу. Морозные зимы, частые на его родине, зародили в нем интерес к данному вопросу тогда, когда в 1941 году он ампутировал пальцы юноше, ставшему жертвой обморожения. Он с удивлением обнаружил, что очень мало известно о том, почему в отмороженных конечностях так часто развивается гангрена, и потратил некоторое время на изучение этого вопроса. Несколько лет спустя он отправился в Балтимор, чтобы поработать вместе с Альфредом Блэлоком, и принял участие в нескольких операциях, проводимых на «синюшных детях». Наблюдая, как Блэлок оперирует рядом с бьющимся сердцем, он понял, что хирурги никогда не смогут лечить более тяжелые заболевания, если не найдут способ сердце останавливать. Затем ему в голову пришла любопытная идея: «Однажды ночью я проснулся с простым решением этой проблемы. Решением, для которого были не нужны ни насосы, ни трубки — надо просто охладить весь организм, уменьшить потребность в кислороде, остановить кровообращение и вскрыть сердце».
Вернувшись в Торонто в 1947 году, Бигелоу незамедлительно приступил к исследованию своей идеи. Удивительно, но мало кто занимался изучением последствий продолжительного охлаждения для человеческого организма. В конце 1930-х годов нейрохирург из Филадельфии Темпл Фэй обратил внимание, что охлаждение замедляет рост и деление раковых клеток. Он предположил, что этот эффект можно использовать в терапевтических целях, и начал лечить пациентов с запущенными формами рака с помощью охлаждения. Сначала он использовал воду со льдом, чтобы понизить температуру лишь пораженного опухолью участка, однако затем начал охлаждать все тело целиком, в результате чего температура пациентов опускалась с привычных 37 °C где-то до 30 °C. Эксперименты не принесли положительных результатов, однако исследование более чем ста пациентов открыло для хирургии новые перспективы: до этого было принято считать, что гипотермия приводит к необратимым повреждениям ткани, а Фэй продемонстрировал, что человек может переносить охлаждение до нескольких дней подряд.
