Джеймс со Скайлером хохотали, Скайлер размахивал ударной рукой, а перед домом на лужайке кто-то, наверное, удачно пошутил, потому что взрослые дружно покатились со смеху.
Кауи заслонила меня собой:
— Хватит, вы, бото.
— Что? — Джеймс опять рассмеялся. — Что-что?
— Что слышал, — ответила Кауи.
— Может, тогда твоя очередь? — спросил ее Джеймс. — Ты и я.
Дин оттолкнулся от стенки.
— Джеймс, не пизди, — произнес он, не очень-то следя за языком, ведь мамы с папой тут не было.
— Давай, — сказала Кауи Джеймсу.
— Заткнитесь оба, — велел Дин.
— Поздно, — ответила Кауи. И Джеймсу: — Давай, трус паршивый.
— Думай, что говоришь, — сказал Джеймс.
— Тебе надо, ты и думай, — с наглостью десятилетней пигалицы парировала Кауи. — Давай, ссыкло. — Она вытянула руку, как прежде я, но ее кулачок был меньше и круглее моего, на нем и костяшки-то еще не обозначились.
Джеймс занес кулак в шести дюймах от ее кулака.
Лицо Кауи казалось вырезанным из коа
[22], смуглая младшая сестренка с увязанными в косички густыми пушистыми волосами. Я не знал, что сказать, — в глубине души мне хотелось, чтобы она испытала на себе, каково это, а то она вечно считала, будто может соревноваться с Дином и со мной, несмотря на то что на пять лет младше Дина и на три года младше меня, она должна знать свое место… и все же мне не хотелось, чтобы она это пробовала, потому что я знал, как именно она будет себя чувствовать, когда все закончится.
— Кауи, — произнес Дин.
— Давай, — сказала Кауи Джеймсу. Кулак она так и не убрала.
Джеймс пожал плечами, сжал пальцы, наставил на нее кулак. Деланно размахнулся, но Кауи не дрогнула. Перенес вес на правую ногу, ударил от плеча, но, коснувшись кулачка Кауи, разжал кулак, схватил ее за запястье, рассмеялся, похлопал по руке.
— Ладно тебе, я не трону девчонку, тем более сестру Дина.
Дин тоже рассмеялся, он понимал, что победил, Джеймс и Скайлер его уважают — наверное, из-за того, что он позволил им проделать со мной. Меня так и подмывало сказать, что я сам это выбрал. Я чего-то стою, а вы нет. Но эта троица придвинулась ближе друг к другу, оставив нас с Кауи за пределами своего неплотного круга.
— Валите, — Дин отмахнулся от нас, как от пчел на пикнике. Все трое засмеялись.
Я развернулся и пошел прочь по подстриженному яркому газону, голос Скайлера за спиной становился все глуше — “У меня есть фейерверки”, — и в конце концов я вышел за пределы слышимости.
— Ненавижу эту дурацкую игру, — раздался рядом голос Кауи, и я вздрогнул.
— Не знал, что ты тут.
— Я тут, — подтвердила Кауи.
— Не надо было туда ходить, — сказал я.
— Почему?
Если мы с Дином в чем и были согласны, так лишь в том, что, кроме нас, никто не смеет обижать Кауи. Потому что мы ее братья. Но я прекрасно знал, что ответит мне Кауи, если я скажу ей это, а потому пояснил иначе:
— Тебе повезло, что они тебя не тронули. Раньше и со мной было так же.
Мы вышли на улицу в двух домах от вечеринки дяди Ройса. Скайлеру и его предкам там явно не понравилось бы — поэтому они и пошли на другую вечеринку, в противоположный конец улицы, — у Ройса народ был просто в джинсах и футболках, камуфляжных пляжных шортах, смолисто пахло сигаретами, никаких тебе украшений, баночное пиво в ополовиненных картонных коробках. Снова застрекотали петарды.
— Если тебя задолбало, что к тебе все цепляются, нечего вести себя так, будто ты здесь самый охуительно крутой, — сказала Кауи.
— Знаешь что, — заметил я, — если ты научилась ругаться, это еще не значит, что ты теперь взрослая.
— Ну и что, — возразила Кауи. — Если бы не я, они бы до сих пор тебя били.
— Да и пофиг, — ответил я.
— У меня такое ощущение, — продолжала она, — что с Дином ты сам нарываешься. Как будто хочешь, чтобы тебя избили.
Она права, именно так все и было, но как ей об этом сказать? Дело в том, что после акул я чувствовал: папа с мамой на меня не надышатся, буквально душат меня заботой, они рассказывают об аумакуа
[23], о том, что меня духи благословили, выбрали, а это что-то да значит. Я уже принес им удачу, вещи, пожертвования, существенно облегчившие нам переезд на Оаху, сертификаты и награды от Академии Кахены, шаку
[24] и уважение от каждого местного жителя, который, услышав историю про акул, почувствовал в ней прежних богов, — и все это благодаря мне.
Дин это видел. И слышал от мамы с папой: а вдруг я стану новым гавайским ученым, или сенатором, или с меня начнется возрождение островов. Мы все это слышали, и то, что зрело во мне, вселяло в меня уверенность: я смогу воплотить их мечты.
Однако на слова Кауи я лишь пожал плечами:
— Да он вечно на меня злится. Я думал, если позволю ему меня отлупить, он успокоится.
— У Дина это не очень-то получается, — фыркнула Кауи.
— Что именно?
— Успокаиваться.
Вдруг раздался дикий крик, такой, что сразу понимаешь: дело плохо, и мы с Кауи замолчали и остановились. К нам из-за дома Скайлера медленно направлялся Дин, без футболки, смуглая кожа блестит, с ним Скайлер, их плечи соприкасались. Скайлер держался за руку, обмотанную футболкой моего брата. Я почуял новый, черный запах, почти как после петард, горелая бумага, но более сладкий и дымный, примерно как от копченой свиньи. Скайлер зажмурился, у него текли слезы, он стонал, брат его успокаивал — все будет хорошо, — за ними плелся Джеймс с таким видом, будто его вот-вот стошнит.
Все родители смолкли, вечеринка тоже.
— Он пытался ее выбросить, но фитиль был слишком короткий, — пояснил Дин.
Скайлер дрожал, как вышедшая из реки лошадь.
Дин что-то прошептал Скайлеру, Скайлер покачал головой. Но Дин все равно отвернул футболку и показал нам нечто, похожее на руку, три пальца белые и дергаются, два нет, желтые куски и клочья кожи, осколки костей, серые на свету. В нос нам снова ударил сладкий запах свинины. Люди зафыркали и отвернулись.
