Вот на что был способен мой брат, никто здесь себе этого даже не представляет.
Ну и вот. Я начинаю таскать вещи с газона обратно в дом.
Хадиджа подходит и заговаривает со мной, наверное думает, что сможет меня переубедить. Даже говорит мол хватит, что ты делаешь сам подумай.
— Ты ничего этим не добьешься, — говорит она. — Давай просто заберем что сможем.
— Хер им, — говорю я.
Грузчики не догоняют, что я делаю. Они швыряют вещи на землю, я подбираю и заношу в дом, Хадиджа замечает что я даже ее не слушаю, пощипывает переносицу и отходит в сторонку. Достает телефон позвонить. Я тащу шмотки и какие то стулья обратно в дом, при том что грузчики по прежнему выносят вещи, и мы встречаемся в дверях. В конце концов я волоку ящики в двух руках, навстречу два чувака выносят футон, и мы сталкиваемся на пороге. Тот который впереди спиной ко мне, оглядывается через плечо, чтобы проверить пройдет ли и видит меня. Мы оба останавливаемся.
— Посторонись, — говорит он, рожа красная от натуги.
— Неа, — говорю я.
Грузчик кивком указывает куда то мне за спину и несмотря на то что тащит тяжесть, силиться улыбнутся.
— Похоже кое-кто считает иначе.
Я оборачиваюсь и вижу шерифа который идет ко мне по дорожке и такой:
— Сынок, подумай хорошенько над тем что делаешь.
Я смотрю поверх него и вижу кое-что такое отчего на лице моем появляется улыбка. Шериф думает, что я смеюсь над ним и говорит:
— Тут нет ничего смешного. Я не шучу.
А я не смеюсь над шерифом, я улыбаюсь тому кто стоит на тротуаре позади него и Хадиджи, кроме шуток, это же Кауи в своей дурацкой толстовке с надписью “Готовы к смерти” и с рюкзаком за плечами.
Один из грузчиков возвращается в дом, проходит мимо нее и она что то ему говорит. Грузчик отвечает ей через плечо. Хадиджа направляется к ним: “Ребят, давайте успокоимся, не надо обострять”, но Кауи уже сбросила рюкзак пробежала мимо Хадиджи и грузчика, потом мимо меня в квартиру и накинулась на чувака который держит футон. Я успеваю заметить как мелькают в воздухе ее кулаки, потом футон шумно падает на пол, а за ним и чувак. У меня в руках по прежнему ящики, уж не помню как я их положил, очнулся я только минут через пять в наручниках на заднем сиденье машины шерифа.
Рядом со мной Кауи. В машине шерифа воняет оружейным маслом и средством для чистки салона. В рации трещат голоса, справа от меня сидит Кауи в наручниках как и я и дышит так тяжело что потеют стекла. Печка выключена и сквозь двери тянет гребаной зимней сыростью.
Я потихоньку припоминаю что случилось, упавший футон сработал как звонок на боксерском поединке, у всех уже руки чесались, мы лупили друг друга пока не вмешался шериф и не надел на нас с Кауи наручники и не затолкал по одному в свою машину. Сейчас Хадиджа разговаривает с ним у входа, вытянулась перед ним в струнку и рассыпается в любезностях, а руки сложила как будто она в церкви, а шериф священник.
Потом грузчики снова принимаются выносить жизнь Ноа из квартиры, швыряют ящики с книгами, так что книги разлетаются по мокрому газону, следом обернутые в пищевую пленку упаковки хорошего саймина, бутылки соевого соуса, рамки с фотографиями — все это летит на землю, трескается, разбивается на траве и асфальте. У одного грузчика нос заткнут туалетной бумагой чтобы остановить кровь от моего удара, у другого раздулась губа после того как Кауи ему врезала, но все равно они продолжают работать. Вскоре все грузчики выходят из квартиры с пустыми руками, толкают и пинают кучи вещей Ноа с газона на тротуар. Наконец из квартиры выходит последний грузчик, смотрит себе под ноги, подбирает с земли носок будто это какая то грязная дохлятина и кидает в кучу на тротуаре. Один из грузчиков с папкой планшетом в руках что то обсуждает с шерифом, потом они садятся в фургоны и уезжают.
Как только грузчики уезжают, шериф возвращается к нам. Открывает водительскую дверь и говорит глядя на нас сквозь решетку между задним и передним сиденьями:
— Я могу основательно подпортить вам жизнь.
Кауи фыркает.
— Заведу на вас дело, возьму у грузчиков показания, обращусь в суд, — продолжает он. — Устрою все так, что вы даже ничего из этого не получите, — он указывает на вещи, которые грузчики расшвыряли по газону, — как бы вам этого ни хотелось.
— Шериф, — произносит Хадиджа.
Он оглядывается на нее. Вроде как они достигли взаимопонимания, но он все равно хочет показать ей, кто тут пушку носит.
— Понимаю, — говорит он, оборачивается к нам и продолжает, указывая на Хадиджу: — Она сказала мне, кем он был.
— Кем? — спрашиваю я.
— Вашим братом, — отвечает шериф. — Разумеется, это ни в коей мере вас не оправдывает, — замечает он, — но все же. — Он отпирает замок в нашей двери. — Вылезайте, — говорит он.
Мы выходим из машины, и он снимает с нас наручники. Меня охватывает облегчение, а запястья тут же начинают нестерпимо ныть. Шериф еще о чем то нудно и долго распинается, типа, не заставляйте меня жалеть о принятом решении. Наконец садится за руль, хлопает дверью, мотор его “доджа челленджера” вздрагивает, ревет, машина уноситься прочь и шум быстро смолкает. Мы с Кауи оглядываемся по сторонам.
— По-моему, я забыла с тобой поздороваться, — говорит Кауи. — Как там Спокан?
— Полное дерьмо, — говорю я. — Как там Сан-Диего?
— Теплое дерьмо, — говорит она. — Вы же Хадиджа, верно? — говорит она Хадидже.
— Да, — говорит Хадиджа.
Мы молча стоим среди разбросанных по тротуару вещей Ноа: рисоварка, коробки, серферская футболка и радуга мертвых книг.
— И чё теперь делать, — говорю я, — со всеми этими шмотками.
В ответ начинается дождь. Тихий, легкий, будто кто-то выдохнул, а мы даже не заметили, когда он вдохнул. Дождь еле моросит. Капли висят паутиной на волосах Кауи и Хадиджи, оседают на моей коже. Мы даже его не слышим.
Кауи поднимает глаза к небу. Дождь припускает уже всерьез, плотные струи обрушиваються на нас, гремят по крышам. Мы с Кауи и Хадиджей бежим через двор — “черт, нет!” — хватаем, что можем унести, волочем под козырек, я трясу дверь, но она разумеется заперта. Кауи тащит обратно на крыльцо коричневую картонную коробку из нескольких отделений с прорезанными по бокам отверстиями-ручками. С коробки падает крышка. Дождь мочит фотографии и альбомы. Кауи тянет за крышку, пытается надеть ее обратно и одновременно волочет одной рукой всю коробку, нижний угол впивается в грязную траву и оставляет на ней глубокую борозду как будто расстегивает молнию. Хадиджа бросает одежду которую подобрала с газона, подхватывает коробку с другой стороны. Я выбегаю во двор мы надеваем крышку и тащим коробку все вместе. Мурашки бегают у меня под курткой, под рубашкой, под костями.
Оставшиеся во дворе вещи Ноа гибнут под дождем. Серые подушки футона, мятые комки одежды блестят от воды, на ростовом зеркале брызги грязи. Нам конец, всему этому конец.
