— Я тоже не знаю, почему он очнулся, Эрин, — соврал я ей в спину, погромче, чтобы она услышала. — Он почти умер. Не знаю, почему он очнулся.
Она остановилась, не оборачиваясь ко мне.
— Но ты действовала совершенно правильно, — продолжал я. — Непрямой массаж сердца.
— Врешь, — ответила Эрин. — Ты что-то сделал.
Я отвернулся к машине, вспоминая все зловонные, кричащие, истекающие кровью часы, которые мы провели в ней. Что же я такого сделал, Эрин? Я и сам до сих пор не понял, знаю лишь, что когда прикасаюсь к сломанному телу, у меня появляется представление, каким оно должно быть, и представление это становится сокращением сердечной мышцы, срастанием костей, электромеханическими разрядами, пронзающими синапсы. Я почувствовал, что тело наркомана хочет, чтобы его привели в порядок, и оно пришло в порядок, изгнало передозировку из собственной крови и мозга.
— Я лишь выполнял свою работу, — сказал я. — Следовал протоколу.
Мы оба знали, что с дефибриллятором она ошиблась, я понял это по ее глазам, в них блеснул испуг, оттого что, быть может, я заметил ошибку, как и она сама.
— Ты делала то, что должна была делать, — произнес я. — И я готов сказать об этом любому, кто спросит.
Эрин стояла ко мне спиной, но я все равно заметил, как она выдохнула.
— Окей, — сказала она.
— Иди поспи, — ответил я.
— Пошел ты, — откликнулась Эрин, и я по голосу понял, что она успокоилась.
* * *
Ночь пульсировала, прокатывалась эхом в голове, вонь горящей кошачьей мочи в метамфетаминовом доме, атмосфера ненависти и злости между людьми внутри, липкость смерти и запустения. И что-то еще, глубже, — дрожь от осознания того, на что я становлюсь способен. Я уже был дома, бессмысленно таращился в открытый холодильник, внутри только специи и недоеденные покупные макароны с сыром. Живот свело. Я закрыл холодильник, уставился на учебники по биологии, химии, анатомии, подпиравшие в углу телевизор из благотворительного магазина.
Когда я пришел домой, под кожей у меня кипело возбуждение, бурлила радость из-за того, что я сделал, теперь же, когда я стоял посреди квартиры, оживление ускользнуло, забрав с собой все мои силы, меня хватило лишь на то, чтобы дойти до кровати, с каждым шагом я двигался все медленнее, как под водой. Кое-как разделся, рухнул на постель и сквозь мягкость матраса нырнул в темноту.
* * *
Проснувшись, я осознал, что прошло какое-то время. Утренняя свежесть сменилась дневной влажностью, свет за окном поредел. Я посмотрел на часы, половина четвертого, обернулся, взглянул на тумбочку, увидел полоску снимков из фотокабины, мы с Хадиджей и ее шестилетней дочкой Рикой жмемся друг к другу, точно цветы в букете, перед крохотной камерой, выделенные черно-белым светом. Тяжесть ушла, осталось лишь оживление, да еще воспоминания о том, что видел. Я сел на кровати, посмотрел на тусклую, голую правду своей квартиры, и охватившая меня радость вдруг показалась мне до того неполной, закупоренной и одинокой, что я понял: нужно поскорее выбраться в город.
Я принял душ, переоделся и сел в автобус до офиса Хадиджи.
* * *
— Ты внизу? — спросила Хадиджа, когда я позвонил ей с улицы.
— Я на минутку, — ответил я. — Спускайся.
Огромное здание из стекла и стали, блестящее, вежливо-внушительное; я увидел, как Хадиджа идет по трехэтажному вестибюлю.
Хадиджа. Взрыв афрокосичек собран в хвост, перехвачен заколкой с помпоном, умные глаза весело блестят, платье струится по широким рукам, облегает крутые икры с каждым ее цокающим шагом ко мне. Могу только догадываться, как глупо я улыбнулся при ее появлении, в этот миг я опьянел от нее.
Мы с Хадиджей встречались пять месяцев, познакомились в баре, где она праздновала день рождения подруги, а я отдыхал с двумя парнями с работы, потом мы поначалу назначали свидания в очень странное время, бокал вина в обед, ланч на неделе; почему так, я понял позже, когда она пригласила меня в гости и познакомила с Рикой. И все получилось, у нас получилось, и мы продолжали встречаться, но лишь теперь я решил, что уже могу себе позволить заявиться без предупреждения к ней в офис.
— Что случилось? — спросила Хадиджа.
Я думал, она посмотрит на меня раздраженно — оторвал ее от финансовых отчетов или чего-то такого, какой-нибудь капитализации процентов, но Хадиджа, похоже, искренне мне обрадовалась.
— Я знаю, что тебе некогда, — сказал я, но она покачала головой:
— У нас тут небольшой корпоративчик, отмечаем очередной стабильный квартал.
— Куча соусов к овощам, из которых остался только сельдерей, — сказал я. — Дешевая газировка и вино, купленное на заправке, к стенам кухоньки приклеены воздушные шарики.
— Как ты узнал? — рассмеялась Хадиджа.
Я пожал плечами:
— Это же бухгалтерская фирма.
— Коллеги как раз собирались играть в “угадай слово по рисунку”.
— Умыкнешь для нас бутылочку вина? — спросил я.
Через пять минут в ее сумке нагревалась бутылка дешевого красного вина, мы направлялись к Норт-Парк-Блокс[84], повсюду виднелись признаки недавних мирных протестов: на каждом шагу торчали сморщенные пальцы догоревших свечей, к памятникам и ножкам скамеек были прислонены ставшие ненужными отсыревшие картонные плакаты. “Хватит учиться воевать”[85], — умоляли они; плакаты побольше приспособили для ночлега как замену матрасам обитавшие в парке бездомные.
— Не самое мое любимое место, — призналась Хадиджа.
— Что же тут может не нравиться? — попытался пошутить я, испугавшись вдруг, что уничтожу охватившее меня чувство, вместо того чтобы разделить его с Хадиджей. — Прости. Я не подумал. Просто хотел тебя увидеть.
Это искреннее признание обрадовало нас обоих, потому что, когда мы познакомились, мы были гораздо взрослее всех остальных, нам прибавили лет обязательства, жизненный опыт. У нее была Рика, которую Хадиджа родила в ранней юности, у меня — ускоренная учеба в школе, работа, которую я старался выполнять сейчас, поэтому мы считали удачей найти того, кто понимает, как обстоят дела, и мы намного больше дорожили настоящим временем, ты я мы делаем именно это, длящимся так недолго, пока нас не затянули обратно те самые дела.
— Ну вот, — Хадиджа раскинула руки, улыбнулась, показав зубы, — я здесь. Развлекай меня, мистер Флорес, и лучше побыстрей.
— Ты знаешь, — я придвинулся к ней, мы сидели на ступеньках у подножия памятника, — что у меня есть способности?
Хадиджа с улыбкой коснулась языком верхних зубов.
