– Меня знают на той стороне моста. Я поговорю с ними. Мы возьмём наши грузовики, чтобы как можно скорее вывезти всех, кого только возможно. А вы, комиссар, ожидайте нашего сигнала. Приготовьтесь к атаке. Ваш броневик особенно пригодится.
«Не может быть, чтобы поверил», – думал Фёдор, садясь за руль. Две Мишени неторопливо намотал на штык белую тряпку, высоко поднял над баррикадой.
– Славные кадеты-александровцы! Это я, полковник Аристов, начальник первой роты! Слышите меня? Я сейчас выйду на открытое место, один, и пойду через мост. Позвольте мне поговорить с вами. Если вам не по душе придутся мои слова – что ж, тогда вы сможете меня расстрелять и сбросить тело в Фонтанку без погребения. Повторяю, я иду один и без оружия! Вот, смотрите, выбрасываю все патроны!.. Позвольте мне приблизиться!..
Молчание. У Фёдора вспотели ладони, да и по вискам тёк пот. А что, если не поверят? Или, как раз наоборот, поверят, но решат стрелять, сочтя своего ротного командира изменником?..
– Считаю эту тишину за знак согласия! – крикнул Две Мишени. Поднял ещё выше пустую винтовку с импровизированным белым флагом. И – не дрогнув, вышел на открытое место.
Фёдор впился в рулевое колесо так, что дерево заскрипело. Господи! Господи, защити и оборони! Господи, вразуми братьев моих, всех, кто сейчас на той стороне!..
Полковник шёл очень медленно, высоко подняв обе руки, так что винтовка плыла, как показалось Фёдору, почти что в самом небе. Белая тряпка бессильно свисала, такая же лживая, как и всё это «Временное собрание», «Ответственное правительство» и прочее.
Две Мишени шагал. Застыли на постаментах бронзовые кони Клодта и, казалось, не сводили взглядов с идущего полковника. Вот он миновал набережную… вот поднимается вверх…
В самой высокой точке мост перегораживала внушительная баррикада, и сложена она была не из абы чего: в строгом порядке чередовались мешки с песком и толстенные брёвна. Центр позиции был отнесён чуть назад, на флангах же, напротив, выдвинуты вперёд пулемётные гнёзда. Перед баррикадой – витки колючей проволоки; даже ею разжились где-то александровские кадеты!
И не только мост перекрыт – заложены мешками с песком и спуски к воде, отогнаны в стороны баржи. В одном месте из неглубокой воды торчали обгорелые обломки мачт и нечто, отдалённо напоминавшее верх рубки; нетрудно было догадаться, что там случилось: баржу взорвали, скорее всего, когда на неё высадилась штурмовая группа. На бортах остальных висели самодельные плакаты, грубыми мазками намалёвано одно и то же слово: «Заминировано!»
Надо понимать, после этого желающих проверять, действительно ли на остальных судах заложены заряды, больше не сыскалось.
Две Мишени дошёл до самой баррикады. Опустил винтовку, небрежно прислонил к мешкам. Широко развёл безоружные руки. И – полез наверх.
Фёдор, как и было условлено, подал грузовик вперёд. В колонну за ним выстроились остальные машины.
Рядом с ним оказался комиссар Блюмкин, беспрерывно протиравший пенсне. В правой руке он тискал явно слишком тяжёлый для него маузер, хотя видно было, что привык комиссар Яков исключительно к кабинетной работе: глубоко въевшиеся в кожу ладоней чернильные пятна да очень заметная мозоль на среднем пальце правой руки – от пера.
– Вы листовки наши-то – читайте, читайте! – не нашёл ничего лучшего комиссар. – Что вам эти министры-капиталисты, кадет! Петросовет – вот где будущее! Социализм! А не эта гнилая буржуазная «демократия». – Последнее слово прозвучало словно грязное ругательство.
– Гражданин комиссар, – очень вежливо и очень тихо ответил Фёдор, – прошу вас, тише. Пожалуйста. Если всё удастся…
– А что, что должно удаться? – жадно спросил Блюмкин.
– Кадеты – сюда, – пояснил Фёдор сквозь зубы. – Ваша часть, гражданин комиссар, – туда; как видите, всё очень просто.
Мучительно текли минуты; струились так же неспешно, как и тёмная вода в Фонтанке. Мимоходом Фёдор подумал, почему гражданин комиссар не приказал своим бойцам занять верхние этажи и крыши окрестных домов, откуда смог бы более-менее беспрепятственно обстреливать баррикаду александровцев; разве что те, в свою очередь, точно так же засели на другой стороне речки? Недаром же позиции «Первого красногвардейского» отодвинуты так глубоко от набережной!.. Ну или александровцы не поленились соорудить какие-никакие, а укрытия от огня сверху – отсюда ему не разглядеть.
Фёдор потерял счёт времени. Пять минут прошло, пять часов? Или, может, пять дней? Всё словно оцепенело, застыло, умерло; исполинский город вокруг, мозг огромного государства – обратился сейчас в недвижный сгусток.
А потом над баррикадой первой роты славного Александровского корпуса поднялся белый флаг. За ним – фигура полковника Аристова.
Вставал он медленно, осторожно, без резких движений.
Осторожно спустился вниз, аккуратно протиснулся меж витков проволоки (её положили явно мало) и двинулся к баррикаде «красногвардейского» полка. За ним, так же медленно и осторожно, держа оружие над головой, стали подниматься фигуры в папахах; Фёдор до рези в глазах вглядывался в них, сердце бешено колотилось – наступал решительный момент и кому из друзей ещё суждено будет отправиться тем же путём, что и Юрке Вяземскому?
– Всё хорошо! – громко крикнул Две Мишени. Винтовку с намотанной на штык белой (точнее, грязно-серой) тряпкой он хозяйственно подобрал, однако закинул себе за спину. – Всё хорошо, не стреляйте, мы подходим, подходим медленно!
Голос его разносился над чёрной водой Фонтанки, и, казалось, его слушают сейчас даже застывшие в вечной борьбе бронзовые кони со своими укротителями.
Кадеты один за другим перелезали через свою баррикаду, так умело и с таким тщанием выстроенную. Шли очень неспешно, в молчании, надвигаясь густеющей массой на кривую-косую преграду, кое-как сооружённую запасниками.
Фёдор заставил себя дышать. А ещё – мигать, потому что глаза уже начинало немилосердно жечь.
– Будьте готовы, гражданин комиссар! – приближаясь к раскрытому проходу в баррикаде, крикнул Две Мишени.
Гражданин комиссар был готов.
Правда, вместо того, чтобы приказать своим двигаться вперёд и как можно скорее занять оставленную александровцами позицию, вдруг вскочил на баррикаду, патетически взмахнул рукой:
– Граждане свободной России!..
– Вперёд, вперёд давайте! – прикрикнул Две Мишени. – Вы думаете, Яков, дыра так и останется незаполненной?.. На том берегу уже что-то заподозрили! Быстрее, комиссар!..
Блюмкин обиженно фыркнул, словно его лишили излюбленного занятия, первейшей радости в этой жизни.
А кадеты подходили и подходили, и привычно тускло блеснули воронёные стволы. Фёдор чуть прибавил газу, мотор послушно и с готовностью взрыкнул – мол, не бойся, уж кто-кто, а я не подведу.
Комиссар и впрямь махнул своим – мол, поднимаемся! – однако его люди шевелились с явной неохотой. На кадет они зыркали со злобой, однако те взирали на всё это с редкостным хладнокровием, окружив плотной стеной грузовики с своими же младшими товарищами.
