Напротив, у пивоваренного завода, тоже обнаружились живые души, правда, куда меньше. Грузовиков там не имелось, костёр горел всего один, и народу там насчитывалось едва ли с дюжину.
– С этими всё ясно. – Две Мишени, прищурившись, глядел на толпившихся у огня. Фёдор смотрел тоже – на поднимающийся махорочный дым, тускло поблёскивающие в лунном свете штыки, на лозунги, небрежно намалёванные белой краской по тёмным холстам и кое-как прикрученные к бортам грузовиков. Они, семеро стрелков-отличников с автоматическими винтовками Фёдорова, расстреляли бы эту толпу в несколько секунд, но что потом?..
– По Таракановке пойдём, к сухопутной таможне…
Так и сделали. Таракановка, мелкая неширокая речка с низкими берегами, где тут и там чернели причаленные плоскодонные баржи, вывела их почти к самым Нарвским воротам.
Почти – потому что там тоже горели костры, стояли вооружённые люди, тоже никуда не торопившиеся.
Две Мишени, помрачнев, махнул рукой – назад, мол.
Фёдор его понимал. Было отчего расстроиться – николаевские юнкера ушли, заводы охраняются рабочими отрядами, и, хотя в центре постреливают, совершенно непонятно, куда двигаться и где искать бесследно сгинувшие в каменном лабиринте Петербурга две старшие роты александровцев.
– Нужен пленный, господа кадеты.
Они возвращались тем же путём.
Вышли на Обводный, однако у «Треугольника» дружинники явно всполошились. Махали руками, показывали пальцами – невесть как, но явно заметили кадет, деловито тащивших всяческое добро из Измайловских магазинов.
Затарахтел мотор, один из грузовиков окутался сизым дымом. В кузов быстро набились вооружённые люди, стояли на подножках, висели по бокам. Рядом с шофёром устроился пулемётчик, и не с тяжёлым «максимом», но с лёгким «льюисом», выставив далеко вперёд толстое дуло в кожухе.
– Быстрее!
Побежали, по-прежнему прижимаясь к стенам. Грузовик позади них набирал скорость.
Правда, мотор у него хрипел и захлёбывался, катил он медленно, и у него никак не получалось догнать кадет-александровцев.
Однако к трамвайному кольцу перед вокзалом они добежали, изрядно запыхавшись. В сквере уже успел расположиться целый взвод, третья рота деловито оборудовала передовые позиции.
Фёдор, задыхаясь, почти упал на пожухлые листья. Рядом застыли кадеты третьей роты, их начальник Чернявин скрючился за пулемётом.
– Пусть проедут, – одними губами сказал Две Мишени. – Может, пронесёт…
Не пронесло.
Грузовик завернул и поехал вдоль трамвайных рельсов, направляясь к вокзалу. Люди полезли из кузова, замялись перед тёмными провалами выбитых окон.
– Тихо вроде всё… – донеслось до Фёдора.
– Да нет здесь никого!
– Почудилось Емельянке невесть что!
– Да видел я, сам видел, мешки тащили через мост!
Всего дружинников тут было, наверное, десятка полтора. Наставив винтовки, они топтались перед зданием: чёрные зияющие дыры оконных проёмов, тишина, ни звука, ни огонька…
– Ну тебя, Емеля, язык что помело!..
– Брать, – выдохнул Аристов. Чернявин молча кивнул, шёпотом принялся отдавать распоряжения.
…Их прикрывали тёмные трупы трамваев. Стрелки-отличники Феди Солонова и два десятка кадет третьей роты выступили все разом, наставив стволы.
– Ни с места! – рявкнул Две Мишени.
В тот же миг, как по волшебству, винтовочные дула возникли и в вокзальных окнах, словно там только и ждали момента.
– Бросай оружие! – подхватил Чернявин.
– Бросай! – Из ближайшего окна наводил пулемёт Семён Ильич Яковлев.
– А? Что?..
Дружинники так и замерли.
– Клади винтовки! Или – залп по счёту «два»!
Молодой парень в худом пальто не выдержал первым. Положил винтовку на камни брусчатки, мелко и поспешно закрестился.
– Вот молодец, – одобрил Две Мишени. – А вам что, особое приглашение требуется?
Дружинники складывали оружие, явно оробев.
– Руки вверх, подходи по одному для обыска!
– Да кто вы такие? – Вожак, тот самый, что сидел с «льюисом», положил пулемёт вместе с остальными, но, видать, оказался смелее других. – Мы – рабочая дружина с «Треугольника»! Порядок охраняем! А вы что за…
– Кадеты энто, – с ненавистью выдохнул усатый дядька постарше. – Ишь, при погонах… александровские, я ихнюю сволочь знаю…
Фёдор Солонов чуть сдвинулся. Ствол его «фёдоровки», куда более годной для городских перестрелок, чем длинная снайперская винтовка, глядел прямо в лоб усатому.
– Осторожнее, любезный, – процедил сквозь зубы Две Мишени. – Давай-ка заходи внутрь, посидим рядком да поговорим ладком…
Третья рота осталась караулить – не явятся ли ещё желающие проверить, что случилось с первой отправившейся на разведку командой. Пленных затолкали в пакгауз и заперли, отделив двоих – вожака и усатого.
Первый, высокий и плечистый, с мозолистыми руками, глядел смело, с вызовом. Допрос проводили Две Мишени и Яковлев; усатого увёл Чернявин.
– Имя, прозвище как?
– Степанов Иван. – Мужчина не опускал взгляда.
– А по батюшке?
– По батюшке – Тимофеевич!
– Ну так и расскажи нам, Иван Тимофеевич, коль ваша дружина «за порядком следит», что в граде Петровом делается?
– А что, твоё благородие не знает, что ль? – хмыкнул Степанов. Была на нём добротная чёрная кожанка, добрые же сапоги, новенький широкий ремень.
– Какие задачи вашей дружины? – резко спросил Две Мишени. – Численность? Вооружение? Есть ли немцы в городе?
Фёдору сперва показалось, что вожак дружинников отвечать не станет, но тот лишь дёрнул плечом:
– Задача… одна задача – порядок держать. Чтобы с заводом ничего не случилось. Он трудовому народу ещё пригодится – галоши-то всем нужны, и буржуям, и пролетариям! Народу нас сотни полторы будет. Из оружия – винтари всё больше да пулемёт. Был.
– Именно, что был. Ну а немцы где? Неприятель истинный?
– Немцы-то? Немцы в Стрельне. Мятежников давят, контру всяческую. Вместе с солдатами из полков свободы.
– Из каких полков? – непритворно изумился Яковлев.
– Из полков свободы, – охотно пояснил Иван. – Волынский полк, Литовский, Кексгольмский… Волынский первым и восстал.
– Волынский, значит, – мёртвым голосом сказал Две Мишени. – А где остальная гвардия, где преображенцы, где семёновцы?
