– Не те, верно, – вздохнула бабушка. – И слава богу, что не те. В те-то так не походили б. А сейчас – и верно, кино снимается, и всё…
…Осталась позади лестница, они все вместе вышли на улицу.
– Прямо через двор пойдём, – показала Мария Владимировна. – В «Петровский». Магазин так называется. За домиком Петра, значит…
– Ну, ба, мы уж туда не потащимся, – заявил Игорь. – Там только очереди. Мы через мост поедем, на Марсово. А оттуда на Дворцовую, а потом по Невскому пройдёмся…
– Именно что по Невскому. А то ведь он был, не поверите, «проспектом Двадцать пятого октября», – вздохнула хозяйка. – В войну вернули. Как переименовали, так и обратно сделали. Ох, не на месте у меня сердце. Пугана ворона куста боится. Уж слишком хорошо тридцатые помню…
– А что там было, в тридцатые? – тут же выпалил Петя.
– Потом расскажу, дорогой. Ну, бегите да возвращайтесь поскорее. Игорь! Если что – ты знаешь, кому звонить. Две копейки у тебя есть?
– Есть, ба. – Игорёк явил взыскующему взору бабушки медную монетку.
– Номер помнишь?
– Да помню я, ба, всё помню!
Через мост они шли пешком. На них посматривали, что правда, то правда, но посматривали с интересом, не более. Их обгоняли трамваи, иные – зализанных модных очертаний, но один раз прополз тёмно-красный, из двух вагонов, почти неотличимый от тех, что ходили в Петербурге 1908 года, разве что на глаз чуток побольше
[5].
– Рассказывай, Игорь, – попросила Ирина Ивановна. – Рассказывай, пока мы окончательно не сошли с ума. Что у вас тут было, когда и как. Что государя и династии больше нет – мы уже поняли. Рассказывай остальное. Можно коротко.
Игорёк вздохнул. И начал рассказывать:
– Ну, в общем, война была… Первая мировая… в четырнадцатом началась.
– Это твой дед нам уже сказал. Давай теперь подробности. Из-за чего всё началось и чем кончилось? Подробно! – потребовал Две Мишени.
Игорёк снова вздохнул. Все трое кадет, и Фёдор, и Петя, и Костька, слушали мальчишку из семьдесят второго года: о том, как началась Первая мировая война, как шла, как народу она надоела и как большевики, то есть социал-демократы, и эсеры, то есть социалисты-революционеры, объясняли солдатам, что надо скинуть царя, что будет тогда мир «без аннексий и контрибуций», и все заживут. Ирина Ивановна несколько раз останавливала порывавшегося кинуться в спор подполковника, так что Игорёк лихо-бодро-весело доскакал до Февральской, как он её назвал, революции, ухитрившись уложить её в несколько фраз:
– В Петрограде хлеба не стало. Народ недоволен был. Солдаты на фронт не хотели. Началось восстание. А царь испугался и отрёкся. И стало Временное правительство, министры-капиталисты…
– Из кого… – начал было Две Мишени, но Ирина Ивановна опять его остановила:
– Константин Сергеевич, дайте мальчику договорить.
– А потом Ленин приехал. Главный большевик. Народу совсем плохо стало, и случилась Великая Октябрьская социалистическая революция. Чтобы, значит, «мир – народам, землю – крестьянам, фабрики и заводы – рабочим…».
– А потом? – угрюмо спросил подполковник.
– А потом большевики Брестский мир с Германией заключили, но Гражданская война началась. Белые едва Москву не взяли, но красные – большевики то есть – их победили. Эти белые потом из Крыма за границу уплыли.
– А потом? – Ирина Ивановна опередила подполковника.
– Потом… – Игорёк почесал затылок. – Потом, в общем, эта, как её, индустриализация. Россия-то при царе отсталой была. Дед сердится, когда я так говорю, а ба говорит, что если б не была отсталой, то ничего бы и не случилось.
– А ты сам? – вырвалось у Феди.
– Сам я? Ну, не знаю…
– Федя! Не отвлекай Игоря, – строго сказала Ирина Ивановна. – А ещё дальше?
– Дальше, в общем, главным в стране Сталин стал, Иосиф Виссарионович, – продолжал Игорь. – С хлебом плохо было, крестьяне хлеб растили по старинке, лошадёнка да соха. А так колхозы сделали…
– Что-что?
– Коллективное хозяйство.
– Коммуна, что ли? – удивился Константин Сергеевич.
– Не, не коммуна. – Игорёк страдальчески наморщил нос. – Пусть про это ба лучше расскажет. Она в деревне тогда жила. Временно. Говорит, так надо было. Но заводы построили, колхозы тоже… жизнь лучше сделалась…
– А свобода? – всё-таки встрял подполковник. – Государя… убили, министров-капиталистов прогнали… Землю крестьянам, значит, отдали, это хорошо…
– Земля у нас теперь общая, – выдал Игорёк. – Как учительница наша говорит – в общенародной собственности. И заводы тоже. Буржуев у нас нет! И дворян тоже нет. И купцов. В общем, этих…
– Сословий?
– Ага, ага, точно, сословий! – обрадовался Игорь. – Все равны. Я с ба и с дедом спорю порой. Они говорят, что ничего подобного. Что сословия, мол, всё равно есть, только называются по-другому и меньше их.
– Разберёмся, – сказал Две Мишени. – Ну а партии есть? Дума?
– Партия есть! Как не быть! – Игорёк вдруг показал вперёд.
– Мраморный дворец, – вгляделась Ирина Ивановна. – А что это за лозунг на нём?
– «Народ и партия едины», – прочитал Фёдор. Белые буквы на алом фоне – что они значили? «Партия» – она из кого состоит? Не из народа, что ли?
– То есть одна партия – это те самые большевики?
– Угу. Только они теперь по-другому называются. Коммунистическая партия Советского Союза. А Советский Союз – это мы теперь. Вместо России.
– Вместо России… – выдохнул Константин Сергеевич, и Федя тоже ощутил, как похолодело в груди.
– Союз Советских Социалистических Республик, – не без гордости сказал Игорёк. – Наша страна. Ба с дедом у меня чуть того, старорежимные, но хорошие.
– А мы? – вдруг тихо спросила Ирина Ивановна, останавливаясь.
– Ну, – смутился Игорь, – вы тоже! Не зря ж я вас ждал!
– Так ведь мы – за государя, – Федя не мог этого не сказать. – За нашего русского царя.
– А… ну-у… – Игорёк явно растерялся. – За царя – это ж не всегда плохо! Вот в тысяча восемьсот двенадцатом – тоже вроде как за царя воевали, но на самом-то деле за Россию!
– За Россию. И за царя.
– Погодите, не спорьте! Игорь, дальше рассказывай!
…Они почти достигли набережной. На массивном гранитном постаменте красовалась зеленовато-серая от старости бронзовая доска:
