– Во! Во! – аж запрыгал Лёвка. – Раз смазывали – значит, ходят!
– Это мы и так знаем, – буркнул Фёдор. – И вообще, пошли назад. Что хотели, увидели. Проверили. Ход есть. Незапертый. Ворочаемся.
Лев согласно кивнул, однако Петя Ниткин весь дрожал – но не от страха, а словно пойнтер, почуяв дичь.
– Погодите, погодите… тут же срисовать надо, скопировать…
– Ну, Нитка, ты даёшь! Халдеи за шкирку взять могут, а он – «скопировать»! Нет уж, Слон прав, пошли!..
В общем, насилу вытащили Петю наверх.
На обратном пути спрятали мешок с припасами – в надёжном хорошем месте, в нише у самого пола. Если не знать – нипочём не догадаешься, что там лежит туго набитая сума.
И, поднявшись, совсем уже было решили, что дело в шляпе, как – ба! – у входа на чёрную лестницу столкнулись с самим Ильёй Андреевичем Положинцевым.
Учитель физики, само собой, облачён был в форменный сюртук, отчего-то расстёгнутый, и под полой Федя заметил внушительную кобуру. Деревянную, не как обычно.
– О! Господа кадеты и мой лучший ученик господин Ниткин! – обрадовался Илья Андреевич. – А позвольте спросить, господа, что это вы здесь делаете?
– Направляемся на поверку, господин преподаватель! – не растерялся Лев Бобровский.
Учитель физики прищурился.
– Н-да? Что направляетесь на поверку – это хорошо, это правильно. А вот что вы делали так далеко от помещений своей роты? И что это у вас за бумаги, кадет Ниткин? Не позволите взглянуть?
Лев побледнел, Федя мысленно застонал. Ах, Петька, вот уж дубина стоеросовая, хоть и друг! Тащил бумажки свои с клеймами прямо в руках!..
– Осмелюсь доложить, господин преподаватель, собирал материал для работы об истории корпуса! – вдруг бойко отбарабанил Ниткин. – С разрешения госпожи преподавателя Шульц!
– Ах да, конечно! – вдруг широко улыбнулся Илья Андреевич. – Ну да, как я мог забыть – конкурс же объявлен!.. Рад, рад, что вы, Пётр, решили принять участие. Надеюсь, на ваши успехи в моём классе это не повлияет, а то, право же, обижусь, честное слово, обижусь! – И он рассмеялся. – А вы, господа, очевидно, помогали товарищу?
– Так точно, господин преподаватель! – отчеканил Фёдор, вытягиваясь по струнке.
– Ну, ну, не надо так официально, – добродушно отмахнулся Положинцев. – Каким же образом помогали, позвольте узнать?
Федя ощутил, как земля уходит у него из-под ног.
– А… Илья Андреевич… – вдруг совсем домашним голосом сказал Петя. – А вы никому не скажете? – И он умильно воззрился на преподавателя.
– Помилуйте! – развёл руками Илья Андреевич. – Доверие учеников – высшая ценность для учителя. Если это никак не связано с безопасностью других, конечно…
– Мы в подвал спустились, – наивно глядя снизу вверх, сказал Петя. – Там старая кладка. Я скопировал – видите? Но… там темно. А я… – тут он понурился, словно в полном отчаянии, – а я темноты боюсь.
– О! О! – Казалось, Петины слова поразили Илью Андреевича в самое сердце. – В подвалы! Гм, гм, конечно, пребывание господ кадет младшего возраста в подвалах корпуса формально не запрещено, но… Впрочем, это уже другая история. А так – да, вижу, всё вижу, всё понимаю. Не беспокойтесь, Пётр, ваша тайна умрёт со мной. Хвалю и благодарю за откровенность – не каждый кадет признается в таком!.. И вы, друзья мои, молодцы – не каждый согласится помочь брату-кадету в таком деле. Что ж, удачи вам, Пётр. Ну а у m-lle Шульц я, конечно, справлюсь, как идут у вас дела…
– Разрешите идти, господин преподаватель? – немедля выпалил Бобровский.
– Ступайте, дети… – Илья Андреевич, похоже, успел погрузиться в какие-то свои мысли. Полез в жилетный карман за часами, зацепился за кобуру, нахмурился. – Ах ты ж боже мой, никак не привыкну к этой штуке…
– Господин пре… Илья Андреевич! А это у вас что, маузер? – выпалил Фёдор. Отчего-то он чувствовал, что нельзя дать учителю так просто уйти.
– Верно, кадет Солонов, – улыбнулся Илья Андреевич. – Маузер К-96, от немецкого «Конструкция-96», то есть 1896 года. Не пистолет – зверь! Увы, увы, господа кадеты, в Петербурге, куда я сейчас направляюсь за новым физическим оборудованием, неспокойно, особенно в рабочих кварталах; а мне как раз туда и надо. Ну, бегите, господа кадеты. Удачи в написании работы, дорогой Пётр.
Илья Андреевич слегка поклонился и направился к парадному выходу из корпуса, насвистывая, как всегда, свой любимый «Марш Радецкого».
– Уфф… – выдохнул Бобровский, а Петя Ниткин так и просто сел, где стоял.
– Э! Э! – подхватил друга Фёдор. – Вставай!.. Вставай, дуй к Ирине Ивановне!
– З-зачем? – слабо простонал Петя. Видать, силы его совсем иссякли.
– Как «зачем»?! А если Положинцев к ней пойдёт?!
Петя захлопал глазами.
– А-а… но я же брал разрешение…
– На поход в подвалы?
– Ы-ы-ы!..
– Вот именно! Дуй к Ирине Ивановне, тебе говорю! Предупреди!
– А… а вы?
– А мы-то чего? – удивился Лев.
– Ладно тебе, Бобёр, все вместе пойдём! Вот прямо сейчас и пойдём!
– Да куда ж сейчас-то?
– А туда ж! – Федя ни минуты не сомневался, что Ирину Ивановну они найдут. – Она наверняка к нам в ротный зал придёт! Перехватим по дороге!.. Побежали скорее, одна нога здесь!..
…И точно. Ирину Ивановну они заметили ещё на лестнице. За высокими, белой краской крашенными дверьми гудел рекреационный зал седьмой роты; а каблучки m-lle Шульц вовсю стучали по ступеням последнего лестничного марша.
– Господа кадеты? – удивилась Ирина Ивановна, останавливаясь. Поправила и без того идеально лежащий воротничок строгой сиреневатой блузы с аккуратной брошью. – Что вы здесь делаете? Ниткин, Солонов, Бобровский? Что за три богатыря тут меня поджидают? А вы ж меня ждёте, верно?
Лев пихнул Петю Ниткина слева, Федя пихнул справа, но Петя, похоже, вновь впал в ступор и глядел на Ирину Ивановну даже не как пресловутый кролик на удава, а как приговорённый к смерти на палача.
– Та-ак! – Госпожа Шульц взирала на них вроде б и строго, но в глазах пряталась тень улыбки. – Что же случилось с доблестными кадетами моей седьмой роты, храбрейшей из храбрых?
Лев с Фёдором вновь воззрились на Петю, но тот молчал, аки преподобный Симеон Столпник в сухом колодце.
– М-мы, Ирина Ивановна, в п-подвалы ходили, – наконец выдавил Федя. – В-вот… Копии снимали… с кирпичей… с их клейм…
Поскольку Петя не двигался, пришлось схватить его за руку, намертво сжавшую бумаги, поднять – так, чтобы госпожа Шульц смогла бы разглядеть.
– Это… для работы Ниткина, – вступил и Бобровский. – Только ему боязно было одному идти, мы вот с ним…
