На следующее утро, однако, Севка Воротников как ни в чём не бывало опять направился к столу Феди и Пети, с явным намерением вновь забрать если не колбасу, то сладкую булку, а может, и то, и другое вместе.
Нет уж, мрачно подумал Фёдор. И поднялся заранее, преграждая Воротникову путь.
– Оставь его.
– Да чё ты, Слон? – искренне удивился второгодник. – У нас таких всегда учили. Не зевай, варежку не разевай, за защиту плати!..
– Так, может, Нитка Слону и платит, – высказал предположение конопатый Гришка Пащенко.
– Точно, – поддержал Шпора, безуспешно пытаясь пригладить вихры.
– Опять драться собрались, господа кадэты? – появился из-за спины Воротникова Бобровский. – Бросьтэ. Е-эсть дэло поинтэрэснээ.
Севка немедля уставился на Льва преданным взглядом.
– Какое, Лев?
– Послэ завтрака скажу. – И Бобровский метнул на Фёдора вполне себе дружеский взгляд. – Пошли, пошли, я тэбэ скажу, гдэ-э эщэ булки взять…
Лев, Севка и подоспевший Костька Нифонтов, что называется, «отвалили», Фёдор сел, не чуя ног. Драться вторично с Воротниковым хотелось не слишком. Во-первых, нагореть за это могло куда больше, чем за первый случай. Во-вторых, тюфяком Севка отнюдь не был и драться умел. В-третьих…
В-третьих, непонятно было, что задумал этот хитрован «Ле-эв».
Занятия начались своим чередом, однако уже на первой перемене, пока Бобровский шептался со своими приятелями, по широким коридорам и лестницам корпуса прокатился звонкий сигнал тревоги, сыгранный разом многими трубачами.
Появились спешащие к своим отделениям господа офицеры, сопровождаемые суетливыми дядьками-фельдфебелями.
Две Мишени почти влетел в толпу кадет.
– Рота, слушай мою команду!.. По классам – разойтись! Места у окон – не занимать! Фаддей Лукич, торопитесь!..
– Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие, закроем в лучшем виде!..
И нырнул в физический кабинет, столкнувшись в дверях с очень удивлённым господином Ильёй Андреевичем Положинцевым.
– Что такое, господа? Что случилось, Константин Сергеевич?
Кадеты, словно морская волна, нахлынули, окружили двух учителей.
– В городе беспорядки, Илья Андреевич, – сдержанно проговорил подполковник. – Похоже, из Петербурга и вообще с окрестностей собралось множество недовольных. Наличествуют инсургенты. И… лозунги, ну, вы понимаете, о чём я… Его высокопревосходительство отдал приказ запереть корпусные ворота и занять периметр. Старший возраст получает оружие.
– А как же мы?! – вырвалось у Севки Воротникова.
– А вы продолжаете усердно заниматься, как положено славным александровским кадетам, – внушительно объявил Две Мишени. – Волнения и смута вас не касаются. Рассаживаемся, господа седьмая рота! И подальше от окон.
– Ну вот, – разочарованно пробурчал Воротников, плюхаясь на непривычное место. – Мы тоже можем!..
– Прошу прощения за вторжение, Илья Андреевич, – слегка поклонился Константин Сергеевич. – Начинайте урок.
Положинцев кашлянул, одёрнул мундир.
– Да-с, господа кадеты… инсургенции – не вашего ума дело, и слава Господу нашему Вседержителю, что есть те, кто займётся ими, а не вы. Так, так, а где же наш дежурный по отделению? Где доклад наставнику?
Он шутливо выпятил грудь и, бравурно насвистывая «Марш Радецкого», прошествовал к кафедре.
Урок начался.
Стёкла в корпусе, вылетевшие при подрыве поезда Семёновского полка, уже вставили. Тяжёлые рамы плотно закрыты, с улицы не доносится ни звука. Илья Андреевич, как всегда, живо, увлекательно рассказывал о законах механики, когда снаружи грянул, пробиваясь сквозь все преграды, сперва одиночный выстрел, затем ещё один, а потом сразу то ли три, то ли пять.
Господин Положинцев запнулся на середине слова; кадеты, несмотря на запрет, ринулись к окнам.
– Назад! – загремел вдруг милейший Илья Андреевич. – Назад, кому сказано!..
Разрозненные выстрелы катались горохом из стороны в сторону, то отдаляясь, то вновь приближаясь. Бахнул разрыв – словно бы граната.
Учитель физики согнал-таки мальчишек в дальний угол, под прикрытие толстых стен – стрельба шла совсем близко. Там, где вокзал, где Конюшенная и Кирасирская улицы, где дворец.
– Стоим, где стоим. С мест не сходим. К окнам – ни-ни! – только и повторял Положинцев.
Мало-помалу пальба, однако, стала стихать. Вот последний раз пролаяли винтовки – и наступила тишина.
В коридоре заливался звонок, но никто из седьмой роты не сдвинулся с места.
– Ступайте, мальчики, – тяжело вздохнул Илья Андреевич.
День этот прошёл для Фёдора как в тумане. Старший возраст, получив карабины, до вечера просидел в кустах возле ограды, но на корпус никто не покусился. Вечером на построение пришла зачем-то госпожа Шульц. Две Мишени метал на неё огненные взгляды, однако Ирина Ивановна всего лишь мило беседовала с капитанами Ромашкевичем и Коссартом.
– Гм, господа кадеты… я должен вам рассказать… – Казалось, Константин Сергеевич мучительно подбирает слова. – Сегодня случились… беспорядки. Кучки подстрекателей рассеялись по городу, выкрикивая возмутительные оскорбления в адрес его величества, били витрины, пытались поджечь дома мирных обывателей. В прибывших для поддержания мира и спокойствия полицию и казаков начали стрелять из револьверов, охотничьих ружей… Пошла стрельба и с крыш, из чердачных окон… Среди городовых, жандармов и казаков есть убитые и раненые. Подоспевшие гвардейские роты Семёновского полка… открыли ответный огонь. Увы, негодяи прикрывались безоружными обывателями, среди которых также имеются жертвы.
Он запнулся, низко склонив голову. Выпрямился вновь. Фёдор увидел, как у Двух Мишеней дёрнулся кадык.
– Приказом его высокопревосходительства начальника гарнизона Гатчино город вновь объявляется на осадном положении. Соответственно, на осадном положении и наш корпус. Увольнительные отменяются…
По рядам славной седьмой роты должен был бы пронестись тяжкий стон, однако не пронёсся. Все молчали, даже Севка Воротников, даже насмешник Бобровский.
– Старший возраст заступит на патрулирование территории корпуса. Младшие возраста… – тут он вновь запнулся и отчего-то глянул на Ирину Ивановну Шульц. – Младшие возраста раньше положенного начнут стрелковые упражнения на огневых рубежах.
Ну, уж тут-то седьмая рота не могла не взорваться ликующими воплями. И она, само собой, взорвалась.
– Завтра, господа кадеты, строевые занятия сокращаются. Пойдём на стрельбище.
– Ура-а! – вновь завопила вся рота.
Две Мишени отчего-то вздохнул. Капитаны Коссарт и Ромашкевич застыли с каменными лицами; госпожа Шульц комкала платочек.
