– На ночь каждая комната запирает дверь изнутри, – говорил капитан, прохаживаясь вдоль строя. – У меня, у господина капитана Ромашкевича и у господина подполковника Аристова имеются универсальные ключи. А вам, господа кадеты, хождения после отбоя по коридору категорически воспрещаются. Нечего вам тут делать; выходим только в случае пожарной тревоги. Всё ясно, господа кадеты?..
Конечно, удивительно, когда боевой офицер-маньчжурец, целый капитан проверяет, хорошо ли вымыты уши, чистые ли руки и правильно ли повешена на плечики форма…
Потом, когда они уже расходились, Федя поймал на себе неприязненный взгляд Кости Нифонтова и подумал, что да, запереть дверь изнутри будет нелишней предосторожностью. Иметь дело со здоровенным Воротниковым, придавившим его подушкой, Фёдору решительно не хотелось.
Кончался первый день в корпусе; на соседней кровати завозился Петя Ниткин, вспыхнул электрический фонарик.
– Прости, – виновато сказал Петя, – я тебе не помешаю? Не могу спать, пока не почитаю хоть немного, видишь, какая история…
Свет мешал, но выговаривать новому приятелю (а что они станут приятелями, Федя уже не сомневался) не хотелось.
– Ничего-ничего, читай себе, – сказал Фёдор, поворачиваясь на бок и натягивая одеяло на голову.
Ему казалось, что он так и пролежит до самого утра с открытыми глазами, но вместо этого он вдруг услыхал внезапное «Рота, подъём!» и не сразу сообразил, что уже успело наступить утро.
Первое его настоящее утро в корпусе.
Глава III
2 сентября 1908 года, Гатчино
– Рота, подъём! – раздалось из чёрного раструба. И тотчас же заиграли горнисты.
3-я Елисаветинская даром не прошла. Там запоздавших младших старшие классы лупили мокрыми полотенцами, завязанными узлом, и Фёдор кубарем скатился по ступенькам.
– Рота, подъём! – настойчиво повторил раструб голосом Двух Мишеней.
Сбросив ночное, Солонов ринулся умываться. Нет, как же здорово, что не надо бежать в общую туалетную!..
Он так торопился надеть форму, что не сразу даже заметил, что Петя Ниткин продолжает сладко спать, с головой укрывшись одеялом.
– Петя! Да Петька же!..
– Мм… – раздалось сонное.
– Вставай! Подъём уже сыграли!..
– Чи-чиво?..
– Вставай, говорю! – Федя сдёрнул с соседа одеяло. – Сейчас дежурные придут!..
– Мм…
– Не мычи! Счас водой оболью! – пригрозил Фёдор. – Потом спасибо скажешь!..
– Ну ладно, ладно, – заворчал Петя, кое-как спускаясь. – Дома меня никогда в такую рань не будили…
– Так то дома, а то в корпусе!..
Замок на двери, старательно запертый Фёдором на ночь, предательски щёлкнул. Створки приоткрылись, хлынул свет из коридора.
– Подъём, господа кадеты, – заглянул к ним подполковник Аристов. – Подъём и построение!.. Вам следует поспешить, господин Ниткин.
– Так точно! – выручая друга, Фёдор поспешно вытянулся.
– С каких это пор ваша фамилия стала «Ниткин», господин кадет Солонов?
Федя не знал, что сказать, и только ел глазами начальство, потому что за его спиной Петя Ниткин прыгал на одной ноге, тщетно пытаясь попасть в ускользающую штанину чёрных форменных брюк.
Две Мишени едва заметно улыбнулся.
– Поторопитесь, господа кадеты, – и шагнул обратно за порог.
Выяснилось, что одеваться быстро, согласно уставам, Петя Ниткин категорически не умеет. Он всё делал тщательно, со старанием, но ужасно, непредставимо медленно. В зал, где уже строилась рота, они с Фёдором выскочили последними, удостоившись ухмылок от Нифонтова, Бобровского и Воротникова. Последний вообще глядел на Петю, словно кот на сметану, ну или как удав на кролика.
Построение не сильно отличалось от привычного всем, кому довелось учиться в военных гимназиях. Две Мишени и командиры отделений шли вдоль строя, проверяя, чистые ли руки, уши, ногти, всё ли в порядке с формой, блестит ли бляха на ремне и начищены ли полуботинки. Хоть и лёгкие, сиять они должны были не хуже, чем предназначенные для парадов сапоги. Поодаль, в оконной нише, устроился с раскладным столиком портной-старослужащий; капитаны Коссарт и Ромашкевич отправили к нему пару кадет, уже ухитрившихся лишиться где-то пуговиц.
– Впоследствии, господа кадеты, к портному будете являться или вечером, перед сном, или же утром, до построения. – Две Мишени, заложив руки за спину, прохаживался вдоль строя. – Так… Все готовы? Смир-но! Напра-во, пойте молитву! «Отче наш» и «Спаси, Господи, люди Твоя».
Спели. Не шибко стройно, конечно.
– Кто в лес, кто по дрова, – вздохнул подполковник.
– Научатся, Константин Сергеевич, – сказал Коссарт.
– Конечно. Начинайте утреннюю гимнастику, а затем ведите роту на завтрак, Константин Фёдорович.
Гимнастика была частично знакома – сокольская без предметов, заканчивавшаяся отжиманиями.
И если Фёдор отжимался вполне даже сносно (как и тощий, но, видать, жилистый Нифонтов, не говоря уж о силаче Воротникове, напоминавшем сейчас поршень паровой машины), то несчастный Петя Ниткин после нескольких безуспешных попыток просто упал лицом в пол и замер, тяжело дыша.
Капитан Коссарт пристально поглядел на него, однако ничего не сказал.
– Петь, вставай, – зашипел приятелю Фёдор, едва только прозвучала команда «Встать! Вольно, оправиться!».
– Не-э… – простонал Петя, не поворачивая головы.
– Вставай! – пихнул его локтем Фёдор. – На ко́злы захотел?
Ко́злами в Елисаветинской гимназии звали скамью в подвале, где секли провинившихся. У Солонова это вырвалось словно само собой.
Кое-как кадета Ниткина удалось поставить на ноги. Был он весь красный и в поту; Фёдор затравленно огляделся, замечая со всех сторон насмешливые и полупрезрительные взгляды других кадет.
– Вы, мэлэдой чэ-эк, видать, сильно устали? – ухмылялся Бобровский.
Воротников послушно загоготал.
– Рота, марш! – спас всех капитан Коссарт.
…Завтрак был накрыт в том же самом зале, где и вчерашний торжественный обед; белоснежные скатерти, на подносах – свежие французские булки, блюдца с квадратиками золотистого масла, тарелки с нарезанной колбасой и сыром, большие кружки с алым вензелем корпуса, в которые наливали чай из больших медных чайников, разносимых служителями.
