Он глядел на других первогодков, высоких и низких, блондинов, брюнетов, шатенов и рыжих; кто-то растерянно озирался по сторонам, высматривая родителей в разноцветной толпе, в море фуражек, цилиндров и шляпок; мальчишки пониже и на вид слабее других настороженно косились на будущих товарищей; а другие, повыше и поплечистее, – напротив, глядели на других сверху вниз, словно уже пытаясь себя утвердить.
Фёдору это всё было знакомо, даже очень, и он знал, что не надо ни сжиматься в комочек, ни задирать нос. Стой просто, стой спокойно, глаз не прячь, не заискивай, но и не обижай никого – самое верное.
– Рота! – вдруг рявкнул подполковник Аристов, тот самый, с вытатуированными мишенями. – В одну шеренгу – влево – по росту – становись!
Он стоял спиной к мальчишкам на белой линии, прочерченной прямо на асфальте, вытянув левую руку на уровне плеча.
Конечно, тут же поднялась ужасная суматоха. Мало кто из кадет знал, как становиться в строй; знал Фёдор, знал, как оказалось, тощий Костик Нифонтов, ещё несколько ребят. Остальные же толпились, словно цыплята, вдруг оказавшиеся без наседки.
Первым к подполковнику подскочил и впрямь самый высокий кадет, в котором Фёдор сразу же опознал завзятого второгодника и обитателя «камчатки». Был он, наверное, на полголовы выше Солонова и плечи имел раза в полтора шире; вид лихой, «сам чёрт не брат».
После известной толкотни, торопливых «я тебя выше! – нет, я тебя!» седьмая рота кое-как построилась. Две Мишени терпеливо ждал, никого не подгоняя; однако, как только они подровнялись и замерли, резко шагнул вперёд, поворачиваясь к ним.
Теперь они стояли спиной к родителям и родне, лицом к корпусу, оркестру и строю офицеров-воспитателей, что выстроились там, сверкая золотом погон и ослепительной белизной кителей.
Из-за их спин показалась внушительная фигура в парадной генеральской форме: белые бакенбарды, высокий лоб и строгий взгляд, несколько ослаблявшийся, однако, солидным животом.
Генерал-майор Дмитрий Павлович Немировский, начальник корпуса собственной персоной.
Фёдор поспешил выпятить грудь и ещё больше развернуть плечи, как положено по стойке «смирно». Он ждал долгой и нудной речи, какие любил закатывать их директор гимназии, господин фон Бакен; однако генерал лишь крякнул, провёл ладонью по бакенбардам и, прокашлявшись, зычно начал:
– Молодцы-кадеты! Младший возраст, седьмая рота! Добро пожаловать! Добро пожаловать, новые александровцы! Будет трудно, обещаю, но будет и интересно!.. Вид у вас, вижу, бравый; уверен, знамени и звания нашего вы не посрамите. Слова тратить тут смысла нет, граф Суворов, непобедимый герой наш, воздух сотрясал не замысловатыми руладами, но залпами ружейными да пушечным громом! А сейчас, молодцы-кадеты, на знамя корпуса – смир-р-р-НО! Равнение на середину!.. Оркестр, марш!..
И оркестр от всей души грянул «Маршъ Александровцевъ»; печатая шаг, из-за угла главного здания показались парадные расчёты кадет с офицерами во главе.
Ух, как они шли, отделение за отделением, по четверо в ряд, в белых перчатках, с аксельбантами (серебристые у всех, кроме выпускного класса, у тех – золотые), «на руку» взяты короткие карабины, и знамя корпуса плывёт под звуки марша – алый косой крест на белом фоне, а в середине – золотой герб александровцев под чернокрылым двуглавым орлом.
Отделение за отделением, предводительствуемые своими воспитателями, шли кадеты, и, минуя новичков, дружно, со слитным лязгом, брали оружие «на плечо», делая равнение направо – то есть на них, новичков, первогодков!
И все господа офицеры вскидывали ладони к фуражкам, отточенным движением отдавая честь – им, новичкам, первогодкам!
У Фёдора защипало в глазах. Мимо него маршировал славный Александровский корпус, отдавал ему, Фёдору, честь, принимал к себе, словно говоря – не бойся, ты теперь один из нас. Мы знаем, что ты не подведёшь – ты же не подведёшь, верно? – и потому тебе сейчас салютуют и выпускной класс, и господа офицеры, и твои же товарищи, всего на год тебя старше!.. И ровно через двенадцать месяцев уже тебе предстоит открыть этот парад, с дивной слитностью промаршировав перед смешными и нескладными новичками, не умеющими даже просто в строю стоять!..
Оркестр играл. Корпус маршировал, а новоиспечённый кадет Фёдор Солонов изо всех сил старался не разрыдаться по-девчоночьи.
Сумел. Не разрыдался. Марш завершился, весь личный состав корпуса выстроился перед младшей, седьмой ротой, застывшей прямо посреди плаца. Смолк оркестр; настала тишина.
– Вольно, седьмая рота, господа кадеты! – прокатился голос генерала Немировского. – Младший возраст, на месте! Ожидайте команды!
Остальные кадеты так и стояли, застыв в строю с оружием, взятым «на караул». Седьмая рота и впрямь стала вольно, но тут раздалось:
– Седьмая рота, первое, второе, третье отделения! За мной!
Подполковник Аристов взмахнул рукой, легко взбегая по парадным ступеням к широченным дверям корпуса. Следом заторопились и новоиспечённые кадеты – безо всякого строя, толпой.
Чуть позади точно так же торопилось второе отделение во главе с капитаном, тоже, как и подполковник, сухим, подтянутым, словно борзая, и Фёдор немедля расправил плечи, снисходительно оглядываясь на них: ха, у нас-то командир – целый подполковник, да эвон какой!
Второе отделение, похоже, всё само уже поняло и взирало на спины товарищей из первого с известной завистью. То же и третье, спешившее следом.
На пороге многие кадеты завздыхали, оборачиваясь и махая родным, по-прежнему толпившимся на корпусном плацу. Многие не увидят их теперь до самых рождественских каникул.
Фёдор тоже обернулся. Папа стоял и махал фуражкой; Федя тоже помахал, надеясь, что папа заметит и поймёт. Живот сжало – всё, начиналась новая жизнь, совсем не похожая на гимназическую!..
А потом кадет Солонов шагнул за порог, и эта новая жизнь началась уже по-всамделишному.
Глава II
1 сентября 1908 года, Гатчино (продолжение)
За высоченными двустворчатыми дверями открылся огромный светлый вестибюль в два этажа. Справа и слева – дубовые конторки дежурных, и там сейчас стояла, улыбаясь в усы, пара отставных фельдфебелей с крестами и медалями на груди. Стояли они, вытянувшись во фрунт и отдавая честь кадетам; подполковник Аристов козырнул в ответ, и, хотя он не отдавал мальчишкам никакой команды, все они невольно тоже подтянулись, как могли, лихо вскидывая ладони к фуражкам.
Прямо перед кадетами начиналась широкая мраморная лестница, самому Зимнему дворцу впору; она достигала протяжённой площадки первого этажа, разделяясь на два ведущих ещё выше марша, вправо и влево, к широким балконам второго яруса.
