Папа замедлил шаг, вгляделся. Хромой капитан со впалыми щеками, невысокого роста и тоже в белоснежном кителе, заметил старшего по званию, постарался выпрямиться; девушка отработанным движением подхватила его трость. Ладонь взлетела к фуражке таким отточенным, таким лихим движением, что, глядя на это, удавились бы от зависти старые фельдфебели из самой лейб-гвардии.
– Павел Николаевич, – сказал папа с лёгкой укоризной, тоже вытягиваясь по уставу и отдавая честь. – Ну что же вы меня-то позорите? Тянетесь, словно рядовой. Да ещё и перед детьми…
Капитан Павел Николаевич рассмеялся, хрипло и очень коротко, одним лишь единичным «х-ха!».
– Субординация, господин полковник, есть вещь первейшая в армии, о ней забывать никогда не след.
Папа вздохнул, покачал головой. Видно было, что капитан очень устал и рад этой возможности остановиться.
– Без чинов, прошу вас, капитан.
– Слушаюсь, господин полковник! – Павел Николаевич улыбался, но как-то странно, только одной стороной лица. Жена поддерживала его под руку и тоже робко улыбалась папе, дочка смотрела на него с жалостью, а ещё…
А ещё, оказалось, за ними за всеми прятался мальчишка-кадет, тоже в чёрном мундирчике с одной «шпалой» на рукаве; Фёдор заметил его не сразу, тот шёл наискось от них с папой, закрытый своими отцом, матерью и сестрой.
Вид мальчишка имел самый что ни на есть затрапезный. То есть нет, форма-то на нём сидела новенькая, идеально пригнанная, чистая, из дорогого сукна. Затрапезным был он сам – мелкий, тощий, из стоячего воротника торчала шея, такая тонкая, что казалась веткой, воткнутой в цветочную вазу. И худющий, словно галчонок. Нос большой, уши лопухами, цыпки какие-то на губах; в общем, паренёк никак не походил на бравого молодца-кадета, каковой перед самим государем промарширует так, что всем жарко станет.
И глядел он затравленно, словно зверёк в капкане. Затравленно и даже злобно.
И, как сам Фёдор, тоже тащил чемодан.
А орденов хромой капитан не носил, оказывается, вообще. Даже колодок. И… справа на белом кителе опешивший Фёдор насчитал аж пять красных нашивок. Три тонких, как и у папы, за лёгкие ранения; и две широких, за тяжёлые.
– Субординация субординацией, однако награды вы, Павел Николаевич, не носите, не по уставу… – заметил папа.
– Не ношу, как и любой настоящий маньчжурец не носит, – хрипло бросил капитан. – Пока не смыт позор Мукдена и Ляояна.
«Что он такое несёт?! – возмутился про себя Фёдор. – Так уж и позор! Ну, неудача, но не разгром ведь! Не как пруссаки французов в ту войну!..»
Папа пожал плечами. Дескать, я тоже маньчжурец, однако планки орденские с парадным кителем надел, как и положено. Нам тут фронда ни к чему.
Слово это, «фронда», Фёдор только что вычитал в романе «Двадцать лет спустя» и очень этим гордился.
– Что же не представите вы меня супруге вашей? – с лёгким холодком сказал папа.
Капитан снова дёрнул лицом, изобразив подобие улыбки.
Супруга и дочь были представлены. На папу жена Павла Николаевича смотрела робко, дочка же – с непонятной Фёдору сердитостью и льдом в глазах. Мальчишка, оказавшийся Константином, старательно попытался представиться господину полковнику по всей форме, но получилось это у него ужасно. Заэкал, замекал, сбился на солдатское «благородие», и то неправильное, потому что полковника полагалось именовать «ваше высокоблагородие».
Папа, конечно, сделал вид, что ничего не заметил.
– Не ждите нас, господин полковник… то есть Алексей Евлампьевич, – усмехнулся хромой капитан. – Нога у меня пошаливает, видать, япошкам предалась, плохо команды слушает!..
– Ничего, Павел Николаевич, – спокойно сказал папа. – Нам не к спеху. Сдача вещей в цейхгауз только через час, а построение и вовсе через два. Некуда торопиться.
Жена капитана, Мария Владиславовна, смотрела на папу совсем странно, прикусив губу. Фёдору стало не по себе, как обычно случалось, если мама или кто-то из сестёр собирался плакать. Дочка, Софья, предостерегающе положила матери руку на локоть, но та лишь досадливо дёрнула плечом.
– Милостивый государь Алексей Евлампьевич… я знаю, вы с Павлом были в одном полку…
– Мария! – хрипло зарычал капитан. – Прошу простить, господин полковник.
– А что «Мария»? – вдруг не послушалась жена. – Что «Мария»?! Сколько прошений мы уже написали, а?! Сколько?!
У папы на скулах напряглись желваки.
– Я буду счастлив помочь, сударыня. Чем…
– У вас «орёл» академии Генштаба. – Мария Владиславовна явила изрядное знание отличительных армейских знаков. – Павел говорил, вас из штаба Туркестанских стрелков вскоре на бригаду поставят. Не могли бы вы… – На щеках её играли красные пятна, она говорила быстро, взахлёб, очевидно страшно стыдясь.
Фёдор тоже готов был провалиться сквозь землю, как и сын капитана, тощий Константин. Они обменялись всего лишь парой взглядов, и стало ясно, что проваливаться они готовы немедленно и вместе.
– Мария! – рявкнул капитан так жутко, что та осеклась. – Совсем забыла всё, да? Господин полковник награды за позорную войну носит, не стесняется. И за тот бой, где я… где мне… – В горле у него заклокотало, рука судорожно ткнула в красные нашивки, единственные, нарушавшие идеальную белизну кителя.
– Успокойтесь, капитан, – уже совершенно ледяным тоном сказал папа. – Здесь женщины и дети. Прекратите, прошу вас. Если вам угодно поговорить со мной… я всегда к вашим услугам.
– Мои жена и дети, – хрипло проговорил Павел Николаевич, – обо всём осведомлены. Мне стыдиться нечего. Я счёл неуместным скрывать от них обстоятельства моего самого тяжёлого ранения, закрывшего мне… отрезавшего от меня… А вот вы, господин полковник, от вашего сына эту историю, похоже, утаили-с, да-с, утаили-с… Не рассказали, наверное, как я, командир первого батальона в вашем полку, выполнял ваш приказ?..
Обмирая, Фёдор взглянул на папу – тот стоял совершенно белый, и на щеках его играли желваки.
– Капитан Нифонтов, – проговорил он наконец, – что и как я рассказываю своим детям – это моё дело. Впрочем, поскольку наши сыновья будут учиться в одном корпусе… будьте уверены, я расскажу всё Фёдору. А потом – точнее, сперва, как я понимаю, – ваш Константин изложит… иную версию. Что же до меня, то я буду счастлив помочь сослуживцу и ветерану, в решающий момент боя выполнившему приказ, несмотря ни на что. Честь имею, капитан. Честь имею, сударыня, Мария Владиславовна. Честь имею, mademoiselle София. Желаю успеха вам в корпусе, кадет Нифонтов. Идём, Фёдор. Поспешим.
* * *
Они поспешили, да так, что Фёдору пришлось совсем туго. Папа шагал, не поворачивая головы и не оглядываясь; вот зачем-то принялся на ходу стягивать парадные белые перчатки…
– Папа?! – осторожно воззвал Фёдор. Именно воззвал, но притом именно что осторожно.
