В моей жизни никаких перемен. Она ровна и однообразна и строго ограничивается рамками воинского устава. Разнообразится она лишь редкими визитами Катеринки. На днях, случайно будучи послан в Хабаровск, сумел попасть на три часа к себе домой – свидание было слишком кратким, а присутствие посторонних мешало и раздражало.
Я сыт, одет, обут, к тяжестям воинской жизни привык, физически стал крепче и выносливее. По-прежнему скучаю по своей семье, по тебе, Саше, Ксене, Юле, Мише. Конечно, по Катеринке и по геологии. Учиться, по-видимому, кончим к весне. Дальнейший свой путь не знаю.
К весне обещают выпустить красным офицером – наденут погоны.
Армия дала мне много полезного: я стал дисциплинированнее, подтянутее, аккуратнее, но ещё у меня много расхлябанности. Думаю, что из меня командир получится, но всё же основное моё призвание – это геология. Основное моё желание – продолжать работы по изучению геологии Дальнего Востока, который стал моей родиной. После войны, когда обстановка и время позволят мне собрать семью воедино, перевезу вас к себе в Хабаровск.
Ну, всё пока. Пиши, Мама! Жду твои письма, а их нет и нет.
Крепко целую и обнимаю тебя, Сашку, Ксеничку, Юлю.
Неужели Михаил не поправится?
Жду ответ,
твой сын Андрей
25 июня 1943 г.
Мама! Здравствуй!
Наконец-то я узнал, что ты в Хабаровске. Успокоился. Рад, что тебе здесь нравится. С Катеринкой, по-моему, вы будете жить дружно. Прошу тебя очень помочь ей своим опытом и знаниями в начинаемой ею научной работе. Помоги ей изучить английский язык. Она давно собиралась приступить к этой работе, я с ней говорил об этом при каждой встрече, и наконец-таки она отважилась. Надо поддержать в ней творческий огонёк, который может угаснуть при первых, обычно расхолаживающих человека неудачах. Поживёте вместе, и, по-моему, ты полюбишь её как дочь, она стоит того, и я хотел бы, чтобы в нашей семье она заменила тебе Юлию.
Твои строки насчет привезённого Катеринкой букета напомнили мне твою страсть к ботанике и забытое детство: Кочкарь, Башкировский прииск, Джетыгару. Здесь природа исключительно богата. А таких цветов, как на лугах и в лесах ДВ, на Урале я никогда не встречал. Поживёшь – увидишь. Кончится война – поедем все вместе куда-нибудь работать: ты, я с Катеринкой, возьмём Ксеничку и Зину. Мне Дальний Восток тоже очень нравится. Это моя вторая родина, и я её люблю.
После войны я буду работать только на Дальнем Востоке. Тем более теперь, когда вся моя семья здесь. Свердловск теперь для меня лишь далёкое воспоминание о детстве и студенческих годах.
Работа тебе, конечно, найдётся. Не торопись, надо найти работу, которая была бы и интересной для тебя, и спокойной для твоих лет.
Крепко целую тебя, моя хорошая седенькая мама.
Андрей
7 января 1945 г., действующая армия
Мама! Здравствуй, родная!
Не так уж часто твоему сынку приходится писать чернилами! Отвык! Извини за каракули! Сообщаю о себе: жив, здоров, бодр. В свободные минуты думаю о нашей радостной встрече после Победы. Сейчас ночь, туманная и тихая, настолько тихая, что не верится, что она фронтовая, не верится, что совсем недалеко сидит противный Ганс или Фриц в блиндаже и строчит письмо Гретхен или Гертруде; что несколько часов назад фрицевские снаряды свистели и выли над головой.
В такую тихую ночь мне всегда вспоминаются детство и ты, родимая.
Как интересно устроен человек, к чему только он ни привыкает, даже и к фронтовой жизни: начинаешь спокойно относиться ко всему, становишься внешне более холодным, но в душе таким же, как прежде.
На фронте люди становятся совсем другими и выглядят иначе, чем в обычной жизни. Большей частью это хорошие, смелые, прекрасные люди, удобнее сказать, красивые. Наверх здесь всплывает в каждом человеке – либо его воля, благородство, смелость, либо его пустота, мелочность, трусость, подлость. В этом отношении наши военные публицисты и художники, Эренбург, Горбатов и другие, совершенно правы. Не каждый способен, конечно, понять весь героизм переживаемых нами дней.
Когда началась война – я, правда, это никому не говорил, но мне было стыдно, что люди защищают свою родину, умирают за неё, а я живу в тепле и пишу научного порядка работу, которой не убьёшь ни одного фрица. Когда я ушёл в армию и был в училище, а потом служил на маньчжурской границе – я, наоборот, скучал о своей любимой профессии. Теперь я тоже иногда о ней вспоминаю с любовью, но мне сейчас не до неё.
Я знаю, что после Победы я могу пройтись мимо людей с высоко поднятой головой и с открытыми глазами, как человек, отдавший всё за свою страну. Что моя седая старушка-мать, в каком бы виде к ней я ни вернулся, не будет стыдиться своего сына, а может быть, даже будет думать обо мне с гордостью. Честное слово, среди прекрасных людей и сам как будто делаешься чище и лучше.
Ну вот и всё. Сегодня я расфилософствовался. Крепко тебя целую, родимая! Александр мне не пишет ничего. Не знаю, дошли ли до тебя мои переводы.
Спокойной ночи!
Андрей
22 мая 1945 г., село Ново-Георгиевское Уссурийской области
Многоуважаемая Ксения Михайловна!
По поручению командира части отвечаю Вам на Ваше письмо, присланное на его имя, где хочу остановиться на подробностях преждевременной смерти Андрея Константиновича. Пишет Вам лучший товарищ Вашего сына, с которым мы вместе в одном подразделении воевали и которого я очень хорошо знал по нашей совместной работе. Сблизил нас фронтовой быт, хотя возраст наш был различный: ему 31 год, мне 23 года. Несмотря на последнее обстоятельство, в длинные зимние вечера в промежутках между боями он рассказывал мне о своих студенческих годах в Горном институте, похождениях в то время, о пребывании на должности инженера-геолога и т. д. В боевой обстановке мы также были неразлучны, спокойно перенося суровые лишения, трудности боевого времени и с нетерпением ожидая скорой развязки, чтобы, сняв военную форму, снова приняться за прежний полезный труд… Но, к великому сожалению, Андрей Константинович не дождался Дня Победы. Дело было так.
Шли ожесточённые бои на левом берегу Вислы. Подразделение наше совершало передислокацию на другой участок фронта. Во второй половине дня 20 февраля 1945 года, когда мы вот-вот должны были приехать на место, на колонну налетели немецкие бомбардировщики. Подробности рассказывать неуместно, во всяком случае, после оказалось, что Андрей Константинович был убит осколком насмерть. Я отделался удачно, если не считать лёгкой контузии и нескольких царапин, вследствие чего пробыл в госпитале до двух недель. Похоронен он был на другой день с отданием воинских почестей вдали от линии фронта в г. Бельск (Польский коридор). Могила его отдельная с тумбочкой, на которой прикреплена дощечка с надписью. На похоронах я не смог присутствовать по вышеуказанной причине. По возвращении после излечения я зашёл в часть, чтобы узнать, выслано ли Вам извещение (пять с половиной строк вымарано цензурой).
