Тут Марианну затрясло, и она начала захлебываться в ядовитом смехе:
– Да, я выложила стихи в Сеть, ждала комментариев. Долго никто не писал. Но потом появился один, краткий, но емкий комментарий. – Девушка вновь закатилась безудержным хохотом. – Под выброшенными в Сеть плодами моих трудов значилось: «Какая-то х…ня». И все!!! Ни убавить, ни прибавить. Зато как точно характеризует мою жизнь: ни хорошая, ни плохая, просто одна сплошная, беспощадная х…ня! – И снова дикий хохот.
Голос приказал, и она остановилась. Мышцы лица расслабились.
– Следуй дальше! – велел он. – Где ты теперь?
– Я на семинаре, где мы с тобой познакомились. Протискиваюсь между рядами. Мужчина – высокий, злой… Он споткнулся… Ругается… Стаканчик выпал из рук, лежит на полу. Кофе разлился… Стаканчик странный, на нем красная полоса…
Илья Вадимович, до сего момента будучи молчаливым наблюдателем – или, вернее, наблюдателем собственных мыслей и грез неожиданно спустился на землю. Нервно подергивая коленкой и накручивая на палец прядку волос, он изрек таинственным полушепотом:
Той красной нитью все предрешено.
И дух, и тайна – с цветом заодно…
Константин строго посмотрел на него, дав понять, что сейчас не время, но сказанное взял на заметку.
– Продолжай, – велел голос, – на стакане красная полоса. Красная полоса – это важно?
– Не полоса, а нить. Важна красная нить, – прошептали губы Марианны.
Константин с новым интересом взглянул на Илью, который словно передал свою мысль девушке, не будучи вовлеченным непосредственно в процесс гипноза. Илья послушно не вмешивался, отрешившись ото всего сущего.
– Следуй за красной нитью! – скомандовал голос. – Где ты сейчас?
– В кафе. Мы с Галей в кафе на Пушкинской. Блинчики с шоколадом, латте… Гадалка… Собираюсь узнать у Гали адрес гадалки. Галя говорит, но я не слушаю.
– Почему не слушаешь? Тебя что-то отвлекло?
– Официантка… На шее – алая лента… Беру телефон, набираю адрес: Горьковское направление, от Курского вокзала, ст. Салтыковка, ул. Лесная, 29.
– Галя назвала этот адрес?
– Нет. Она говорит, но не то. Я не слушаю.
– А кого ты слушаешь?
Дыхание Марианны замедлилось, она будто погрузилась в глубокий сон.
– Марианна, ты здесь? – спросил голос. – Кого ты слушаешь?
Глазницы девушки под опущенными веками пришли в движение, и она как спросонья произнесла:
– Это память. Я слышу воспоминания.
Обостренное чутье ученого уловило близость разгадки. Невероятных усилий стоило Константину держать себя в руках, когда страсть кипела, эмоции зашкаливали, сердце горело нетерпением, а голос, дабы сохранять единую тональность, вынужден был существовать сам по себе, опосредованно от взбудораженных чувств его обладателя.
– Ты готова идти дальше? – спросил голос.
– Да, я следую за красной нитью.
– Где ты сейчас?
– Здесь плохо пахнет. Затхлость вперемешку с копотью. Избушка. Я внутри. Полы скрипят. Старуха – согбенная, высохшая, страшная. Она тоже скрипит… голосом. Ее высушили – как я раньше не замечала? Ее высушили, выпили – они и не могла быть другой.
– Кто высушил?
– Они – те, что ожидают маршрутку. Она служит… отслужила свое. Она назвала ее Проводником. Она и сейчас смотрит на меня и говорит.
– Кто говорит? Там есть кто-то третий?
– Отражение. В зеркале! Цыганка – та, что была на перроне, та, что прокляла меня. Не пойму, что происходит.
Дыхание Марианны участилось, на лбу выступила испарина. Константин встревожился, чувствуя, что теряет контроль. Погружение Марианны достигло критического предела, стремительно приближаясь к точке невозврата.
– Опиши, что ты видишь! – произнес голос, в котором прочитывались напряженные ноты.
– Танец. Кухонная утварь, веник, табуретки, кочерга – все танцует, описывая круги, а в центре – я. Они движутся быстрее и быстрее вокруг оси, а ось – это я. Скорость вращения увеличивается, уже невозможно различить предметы. Кружится голова. Я невесома и невидима. Тьма вокруг, не видно ни зги. Я – отражение в зеркале. Незримыми руками сжимаю что-то мягкое, приятное на ощупь. Это – клубок шерсти, красный клубок. Я роняю его, и он катится прочь в пустоту зеркала. Что-то тянет назад. Магнит… Он неподвластен взору, он выманивает наружу из зазеркальной тьмы. Свет близится… Я различаю руки, ладони, зеркало, что отпустило меня, оно глядит на меня глазами – темными глазами цыганки! Нет! – Марианна зашлась истошным криком, пальцы сжались в кулак, дыхание стало прерывистым.
– Возвращайся! – приказал голос. – На счет «три» – выходи вон!
Константин держал Марианну за плечи, пока ее тело билось в судорогах. Глаза заволакивались, в попытках произнести слово выходил лишь стон.
– Ты здесь. Ты вернулась. Все в порядке. Ты в безопасности, – говорил Константин.
Спустя немного времени дыхание Марианны пришло в норму, тело успокоилось и взгляд посветлел. Но до того в полудреме, где-то на границе сознания, она, резко прервав стенания, с силой сжала ладонь мужчины и, приподняв голову с подушки, выговорила четко и твердо:
– Я знаю, где искать Элизиум. Он – в статуэтках, запомни, если я снова забуду!
Илья Вадимович опустился на кушетку подле очнувшейся Марианны и вполголоса произнес нараспев:
Той красной нитью все предрешено.
И дух, и тайна – с цветом заодно…
– Мы отыскали якорь, окно в мир твоих подавленных воспоминаний. Ты не побоялась столкнуться лицом к лицу с вытесненными переживаниями и отыскать среди них красную нить – якорь. Ты забывала то, что не могла принять, что претило – воспринималось в штыки. Но когда тебе на глаза попадался какой-нибудь красный предмет в форме линии, ленты, нити, забытое появлялось на свет из глубин подсознания, зачастую подменяя реальность. Сложно судить, что для твоей психики является триггером – цвет или форма, возможно, роль играет определенный оттенок, текстура материала, я все же больше склоняюсь к цвету – факт остается фактом, благодаря этому якорю ты вспомнила. Но не все. Часть закоулков памяти так и осталась в тени. Тебя напугало что-то. Пришлось экстренно вмешаться и вернуть тебя. Что это было?
– Цыганка, – удрученно ответила Марианна. – Я находилась внутри зеркала, потоком воздуха меня вынесло оттуда, отбросило назад, а из зазеркалья выступала она – шагала прямо на меня, тяжело ступая. Но ужаснуло другое – внезапное понимание, что внутри зеркала я была не одна, а с ней. А по-настоящему до беспамятства страшно стало оттого, что я нисколечко не заметила ее присутствия – хотя мы зависли в абсолютной, казалось, пустоте, – словно она не рядом, а во мне, и клубок красной шерсти, что я уронила, выпал не из моих рук, а из ее. Впрочем, всего словами не передать. Зато я вспомнила то, что ранее много раз воссоздавала в уме, – бабкину избушку и собственные сны, – и всегда упускала из виду – статуэтки на залавке и печи, глиняные, перетянутые красной нитью. Да, я помню и статуэтки – такие крохотные фигурки человечков, будто застывших в танце, и нить – шерстяную алую нить тоже помню. Я точно знаю – это и есть материальное воплощение Элизиума. Только не спрашивай, откуда такая уверенность, понятия не имею. Но что-то подсказывает, что об этом мне поведала сама цыганка.
