Сейчас мне кажется, что все мои родственники женского пола скрывались в квартире у Клавесины во время своих романов. Туда сбежала Сашуня со своим ненаглядным Колей, туда же бегали мама с папой, а сама Клавесина, вероятно, в это время скрывалась у сестры в Ленинграде. Как они договаривались – без телефонов? С помощью телеграмм?
Мы ходили гулять в парк, волшебный петергофский парк, дворец Монплезир, фонтаны, пруды, цветы, деревья и настоящий лес. Дворец Монплезир и садик около него были целым миром, гулять там и рассматривать все можно было долго, очень долго. Перед входом в парк продавались маленькие пластмассовые пупсики – не немецкие, а крошечные куколки, у которых вращались ручки и ножки, и мы с мамой шили им платьица. Мама делала мне куколок из мулине – крошечные нитяные куколки полностью помещались в спичечный коробок, который служил им спальней. У них были длинные волосы, как у настоящих принцесс, а жесткость спичечного коробка можно было смягчить ватой и цветами.
Мы приезжали в Петергоф на электричке, потом долго ехали на автобусе, а до парка от Клавесины можно было дойти пешком. Есть мороженое – о, эти прекрасные деревянные палочки и вкус картонного стаканчика, из которого выскребаешь последние капли крем-брюле! Сейчас уже не делают такого, это точно.
И фонтаны – волшебные фонтаны с волшебными камушками – никогда не знаешь, из-под какого камня вдруг забьет вода и обольет тебя с ног до головы, и думаешь, что надо наступить на этот камень… или нет… на этот? а может, вон на тот? И в счастье своего детства не знаешь, что вон там, в зеленой будке за кустами сидит мужик и нажимает на кнопочку. Вершитель судеб на зарплате паркового работника.
***
Новое сообщение от Никита
Как дела у моего солнышка?
Да хорошо дела. Все в порядке. Когда мы наконец с тобой увидимся?
Маленькая моя я делаю что могу. Но с работы не вырваться никак.
Жалко. Может, ты сможешь на следующей неделе?
Я подумаю малыш. Я постараюсь. Я очень тебя люблю.
Я тоже тебя люблю. Постарайся, пожалуйста. Я очень скучаю.
Удалить всю цепочку сообщений?
Сообщение будет удалено.
Удалить.
***
Когда мы приехали после войны в Ленинград, мама пошла работать в подвал, в кочегарку – тогда еще углем отапливали. Там до войны была прачечная. Крысы бегали. Мама четыре котла топила, на тачке возила уголь, подбрасывала в топку. А я приходила к ней всегда, приду, посмотрю, покушать принесу или что еще, и смотрю, как она работает.
Из школы ходила – мальчишки провожали меня до дома. После школы с подругой встречалась. А к ее матери приехала сестра, двое детей – такие же как мы по возрасту, девочка и мальчик. Мальчик стал за мной ухаживать. Я иду, и он идет меня провожает. Я вхожу на лестницу, а он за мной бежит, я от него убегаю, дверь закрываю. Такой вот поклонник. Ухажер.
А в нашей квартире, в которой мы жили до войны, на Куйбышева, поселилась баба, в ЖАКТе она работала. Когда приехали из эвакуации, мы ее выгнали. Она украла у нас все папины картины – большие картины были, как в музеях, папа рисовал. Картины не вернули. Папа хорошо рисовал. Он у меня был замечательный, ни пьянок, ничего такого не было. Дед вот выпивал, у бабушки были припадки эпилепсии. А так много чего еще разворовали. Было пианино, на пианино эта баба ставила чашки, испортила его.
Пианино мы потом продали – я уже не играла. Потому что я забыла, как играть. И мама решила продать пианино. Был один знакомый из дома на другой стороне, он и посоветовал – там жила женщина, у нее три сына, младшего звали Виктор. А старший сын играл на пианино. В их дом и продали – деньги были нужны. Подружились с Виктором, он меня любил, и я его любила. Ухаживал, приходил ко мне. Даже ночевать оставался, когда в доме были тетя Клавдя и мама. Целовались ночью. Но ничего такого! А потом как-то расстались… Я просто видела, что шел он с другой девушкой по улице, и закончила все эти ходьбы.
А потом… Марта была маленькая, мы снимали дачу. По финляндской дороге уезжали. Приехала машина погружаться, и идет Виктор. Остановился, посмотрел на мою дочку. Какая у тебя хорошая дочка! – говорит.
Когда я приехала с дачи, заходил ко мне переговорить, и был еще не женат. Но уже был конец всему, я его не простила.
Его мать тоже выходила из дома своего, а моя мама в коляске катала Марту. Говорит маме: "Какие у Саши хорошие девочки, а у Виктора нет!"
Такая вот история.
***
Удивительная штука – простые истории. Вот это вот все: родился, женился, развелся. 17 абортов, он ее изнасиловал, когда ей было шестнадцать, а потом в шестьдесят она вышла за него замуж, чтобы обеспечить своего любимого внука ленинградской пропиской. И всегда это рассказывается просто, а сколько таких историй? И я понимаю, что знаю лишь малую часть, основной сюжет, даже не сюжет, а фабулу – кратко, пунктиром по жизни, по целой жизни целого человека, а сколько там, за этим пунктиром? Тири-тири-там-там-тирам, тоненьким пунктиром…
Мама рассказывает, бабушка рассказывает, прабабушка рассказывает. Все эти истории умещаются в полтысячи слов, редко – в тысячу. И я никогда не знаю, сколько чувств стоит за этими историями. Что думала шестнадцатилетняя Клава после того, как ее изнасиловал муж старшей сестры? Что думала Сашуня после того, как ее нерожденный сын вывалился в унитаз, а потом она нашла письмо от любовницы мужа с обещанием родить сына? Что думала Зоя, когда отправила мужа на фронт, а после этого, чтобы вывезти дочь из блокадного города, согрешила с главным инженером завода?
Иногда я думаю, что ничего. Это мы все такие изнеженные, думаем о морали, возможности – или невозможности абортов, правах женщин, феминизме и черт знает о чем еще. А они? Думали ли они об этом или это была такая норма жизни? Ну изнасиловал. Отряхнулась и пошла дальше. Как и после того аборта – мама вынесла зародыш в Неву, а она отряхнулась и пошла дальше, и родила, и еще семнадцать абортов сделала.
Но кто я такая, чтобы отказывать им в чувствах? И неправда все, что я написала. Просто тогда это было неважно. Но ведь они чувствовали, любили, ненавидели, страдали. И память не хранит об этом ничего, мы можем только догадываться. И даже тут я могу рассказать только о событиях, но не о чувствах. Я могу догадываться, какими были эти чувства и какими были эти люди, но ничего, ничего не знаю о них, кроме вот этого тонкого пунктира. И хочу ли я знать больше? Я не знаю.
***
– Да, мама.
– Люба, я тут подумала и поняла, что у меня есть еще одно Важное Дело. Я не хочу про него говорить, но оно очень важное.
– Какое?
– Мне надо во ВТЭК.
– Ооооо. И что ты хочешь?
– Я хочу получить первую группу. Я не знаю, зачем, но мне надо. То есть все говорят, что надо. Я бы никогда туда бы не пошла, но мне кажется, что пора.
