Наконец, они также синхронно развернулись лицом к лицу и пошли в обратном направлении.
– Я тебе говорила, что ты балбес?
– Разве можно так разговаривать с одним из лучших бомбардиров чемпионата?!
– Только так и остается!
– Мы попрощались, а снова так мило беседуем. Я же говорил, сегодня добрый день!
– Лучше скажи, как ты узнал про то письмо? Я же его выбросила…
– Во-первых, ты слишком крепко спишь, а во-вторых, получше нужно уничтожать улики.
«А ведь именно Димка напомнил мне, что значит гореть, он же как пылающая головешка носится со своим футболом, притом у него такая жажда жизни…» ― подумала девушка. Маша рассмеялась и спрятала за ухо выбившуюся прядь, напрочь промокшую.
– У меня сегодня нет зонтика…
– У меня есть куртка.
Парень ловко скинул свою кожанку и набросил ее на плечи девушке.
– Мир?
– Не слишком ли многого ты просишь ― сразу целый мир, может быть, сначала ограничиться каким-нибудь небольшим государством?
– Это не мой масштаб…
Димка не сказал, что врачи запретили ему тренироваться и рекомендовали завершить карьеру, что еще одна подобная травма может навсегда оставить его в инвалидном кресле. Что такой исход особенно вероятен, если футболист приступит к тренировкам немедленно. А именно так он и планировал поступить. Попытаться, а там будь, что будет.
Он и сам до конца не понимал, что впереди у него самый трудный период в жизни. Только одному ему вряд ли удастся справиться, тут нужна помощь, а Березин ни за что не попросил бы о помощи ни у кого. Ни у кого, кроме нее. Девушки с фотографии, на которую Дмитрий смотрит украдкой наедине и с которой разговаривает, когда никого нет рядом.
***
Дождь постепенно прекратился, стало разъясниваться, но на небе все еще продолжали блуждать облака.
Маша подходила к воротам клиники, когда ее чуть не сбил парень в темной олимпийке и бейсболке, надвинутой на самые глаза. Он показался девушке знакомым, но ассистентка психолога переваривала встречу с Березиным и не заострила внимания на незнакомце. А зря. Мгновение спустя послышались звуки борьбы. «Димка», ― пронеслось в голове у Маши, и она устремилась назад.
Незнакомец, стоявший к девушке спиной, уцепился в Березина мертвой хваткой и собирался «размазать по асфальту», если верить словам нападавшего.
– Ты что, с ума сошел, руки убери!
– Пошел к черту, выродок! Я тебя убью! Но сначала в глаза твои поганые посмотрю!
Маша узнала нападавшего ― это был Стрелок. Она вклинилась между своим другом и футболистом, оказавшись лицом к первому.
– Женя, не надо, прошу тебя! С него хватит, он уже получил по заслугам. Отпусти его руку, ему же больно!
– А мне, думаешь не больно? Он же предатель, понимаешь? Он же команду развалил, а сам свалил за бугор! И ты его еще защищаешь? Его?!
– А тебе какое дело? Куда хочу, туда и валю!
Маша взглядом приказала Диме замолчать.
– Не спорь с ним, это страшный человек, он правда может сделать то, о чем говорит.
– А мне плевать, бей! У меня перед командой долгов нет. Давай, заканчивай этот балаган! ― футболист перестал сопротивляться.
Глаза у Стрелка были невидящими, она один раз уже имела возможность наблюдать у него это состояние. Оно не сулило ничего хорошего. Раз, два, три. Попытка не пытка.
– Кажется, я тебя как следует не поздравила! ― а сама положила руки на плечи Стрелку и стала сигнализировать Диме, чтобы тот воспользовался ситуацией и ретировался. Женя, и правда, ослабил хватку. Внутри него началась борьба. Сознание начало расширяться и проясняться.
– С чем?
– С новой должностью.
– А, короче, понял, ― он сам того не желая, отпустил свою добычу.
Дмитрий осмотрел эту странную парочку, усмехнулся, отряхнулся, помотал головой и поковылял ко входу в клинику, куда пока так и не смог попасть.
– Выдохни. Слушай мой голос, ― Маша смотрела в глаза Стрелку. ― Все хорошо. Я здесь. Все так, как должно быть. Ты спокоен.
Стрелок опустил голову. Когда он ее поднял, то снова стал самим собой.
– Короче, страшный человек?
– А то! Посмотрел бы на себя со стороны. И когда ты прекратишь кидаться на людей?
– Чуть не пришил его, хоть оно того и стоило.
– Не говори глупости! Сам знаешь, он для команды сделал больше, чем все остальные, вместе взятые, сколько болельщиков появилось у команды благодаря ему, сколько побед мы одержали. И хватит про предательство и тому подобное. Когда же ты поймешь, что футбол ― это просто игра, бизнес, если хочешь, но не жизнь. Дойдет до тебя, наконец?!
Стрелок слушал эту тираду, а сам думал о своем и, в итоге, не выдержал:
– Когда-то ты другое говорила. С Березиным приехала, поэтому его защищаешь?
– Никуда я с ним не ездила! Ты же сам давал Егору адрес, я была дома!
– Точно? ― не поверил Стрелок.
– Можешь у Егора спросить.
– Короче, не делай больше так.
– Как ― так?
– Не пропадай.
– А ведь я и правда чуть не пропала. Но не будем об этом.
– Ладно, ― как обычно без лишних вопросов согласился Стрелок. ― А ведь мы теперь соседи, мне комнату дали в другом крыле на базе, готовить материалы для музея.
– Что ж, это ненадолго, но приятное соседство. Женя, я хотела сказать…
Маша хотела сказать, что благодарна Жене за все, что он сделал для нее и профессора, за то, что был рядом, когда нужно, что можно было на него положиться, но слова застряли в горле.
Стрелок посмотрел на нее своими мутного цвета глазами и выразился, как всегда коротко:
– Я знаю.
На самом деле именно новоиспеченный руководитель музея спас Машу от нападок жены Бегового. Он в своем фирменном стиле собрал ребят, фанатов разных команд, знакомых по околофутбольным разборкам, а потом организовал «встречу», где доходчиво объяснил, что Машу лучше оставить в покое. Но девушка об этом не узнает. Женя был из тех, кто не любит разбрасываться словами и хвалиться подвигами даже перед девушками. Особенно перед девушками.
***
Актовый зал. Добротный такой, представитель отжившей, но памятной и по-своему прекрасной эпохи. Много народа, море цветов, улыбок и даже слез. Выпускались представители юридического факультета. Серьезные такие, повзрослевшие и, если учесть преобладание ребят, возмужавшие. Слова напутствия говорили и ректор, и декан, и делегаты от администрации. Выпуск хвалили. В первом ряду стоял парень в темно-синем костюме, подчеркивающем шоколад глаз. Он тоже улыбался, от чего на щеках проступали ямочки. Ему, как и многим другим не верилось, что студенческие годы подходят к концу, что впереди другая жизнь, что группа, успевшая стать родной, будет разброшена по белому свету, а сам он тоже отправится покорять этот самый пресловутый «свет». Но была и радость. Радость от предвкушения нового, от желания не становиться, а быть, от желания приносить пользу.
