Вот даже наша с вами встреча… Я помню тот случай, как будто он был только вчера: Дима вернулся с прогулки раньше обычно, побитый такой, но не жаловался, ничего, обмолвился только, что упал, а соседки видели, что за девушку заступился. Кто бы тогда подумал, что эта самая девушка приведет меня обратно к Коле…
А судьба-то подстраховалась… Еще до того, как вы постучались ко мне в дом, я решила навестить того самого психолога, что спас мою внучку, Катеньку. Лена позвонила, сказала, что ему недолго осталось, посмотреть надо, помочь, если что… У меня в этом деле опыт большой: не одного пришлось выходить, да и похоронить тоже. Мы все чувствовали себя в долгу перед ним.
– Стойте, Валерий Михайлович…
– Именно. Это муж моей дочери.
– Как тесен мир!
– Дорогая, поживите с мое и вы поймете, что это не самое удивительное.
– Вы действительно не знали, кто спас Катю?
– Нет, не знала. Признаюсь честно, первое время я следила за успехами Коли, Николая Степановича, как для вас привычней. Даже когда уже за границей жила, замуж вышла, все равно старалась через общих знакомых новости узнавать. А как сына похоронила, как отрезало. Его виноватым считала, хотя он тут не причем был.
– А почему вы были против того, чтобы Николай Степанович виделся с сыном?
– Зачем раны бередить? Разошлись, так разошлись. Это теперь я понимаю, что больнее ему хотела сделать, показать, как много он теряет. А что в итоге?!
– Вы были счастливы там, в Америке?
– По-своему, да. У меня был дом, семья, муж, который во мне души не чаял. Но их мужчины, между нами говоря, нашим не ровня. Слабые они, будто пластилиновые ― лепи, что хочешь. Но нам тогда как-то устраиваться надо было… А вообще, каждому свое. Нужно жить в той стране, где родился. Иначе, зачем все это?
Мужчину трудно воспитать. А я целых двух подняла ― сына и внука. Андрей был более мягким, в отца пошел научным складом, только языками увлекался, ничего вокруг себя из-за них не замечал. А вот Дима характером пошел в деда ― сильный, уверенный, целеустремленный, да еще и однолюб к тому же.
Когда мы еще в браке были, злые языки постоянно судачили, что у Коли романы на стороне, особенно студенток ему приписывали. А он, как получается, больше не женился…
Волнуюсь за внука, как бы у него с невестой та же история не вышла, как и у нас с Колей, девушка его с характером ― на первый взгляд ― божий одуванчик, а на проверку ― своего не уступит. Как бы не довели они друг друга, как мы когда-то.
А вы знаете, я эти мелочи потом только ценить стала, я же за ним как за каменной стеной была, тяжестей не таскала, бытовые проблемы, конфликты ― все это он разрешал. А мне все мало было…
Из-под накрашенных ресниц показались сверкающие капельки, которые тут же были снесены уверенным движением руки.
– За Николая Степановича не волнуйтесь. Я его больше не отпущу, мне приходилось видеть и делать всякое. Если есть хоть один шанс из тысячи, чтобы ему помочь, я его найду. А если шансов нет совсем, то последние его дни будут окружены таким вниманием и заботой, каких не было даже в пору нашей супружеской жизни.
Смотря на эту сильную, стойкую, любящую женщину, девушка нисколько не сомневалась в ее словах. Такая сделает даже невозможное.
Маша зашла к профессору и тихо притворила за собой дверь. Она впервые увидела за маской всесильного и всезнающего мужчины обычного уставшего больного человека, много перенесшего на своем пути. Ее смутили даже не его бледность, бритая голова и обилие всяких трубочек, емкостей, аппаратуры. Ее поразил тот контраст, который был между образом профессора у нее в голове и тем человеком, что был рядом. Казалось, что между их последними встречами прошли годы, а не дни. Это еще раз напомнило, что все мы люди, мы можем ошибаться и, как ни печально, каждому из нас отмерен свой путь.
– Вы все-таки пришли, ― чуть улыбнулся профессор, заметив ее в дверях, ― я же вас просил не приходить.
– Вы же знаете, что я бы все равно пришла. А вы ничего… ― Маша тщетно искала, что бы похвалить, подчеркнуть, чем бы подбодрить, ― цветы у вас красивые.
– И не говорите, ваши друзья умереть спокойно не дадут. Я наедине был в последние дни считанные минуты: то фанаты ваши, то футболисты, то коллеги. Особенно Полина меня поразила, моя палата превратилась в какую-то оранжерею, сами можете посмотреть.
Маша согласилась: женская рука придала палате почти домашний вид благодаря цветам, книгам, дискам (Полина справедливо полагала, что в больнице такой интеллектуал, как профессор, может раньше умереть от скуки, нежели от какой-то болезни).
– Можно вас попросить об услуге?
– Конечно, еще спрашиваете!
– У меня в верхнем ящике бумаги всякие, там еще спички тоже. Выбросите их, пожалуйста.
– Спички? Вы же не курите!
– Все мы люди,― философски заметил профессор, ― выбросите их поскорее, пока Нина не видит.
– Хорошо.
Покончив с этой процедурой, Маша снова подсела к своему бывшему начальнику.
– Я вам должен сказать, не хотел говорить раньше, думал, не к чему уже, но вы можете чем-то помочь, что-то исправить…
– Что-то случилось?
– Можно сказать и так. Помните, мы с вами снимали Березину установку?
– Да, помню, их было две.
– Как бы мы не сняли обе…
– Подождите, как же так! Вы же сказали, что сняли только одну, вторую!
– Я в этом не уверен. Мне тяжело это говорить, но это правда.
– То есть, врачи могут оказаться правы, и Березин не сможет больше играть?
– Да, такое возможно.
– Почему не сказали раньше?!
– Я решил, что если вы не приедете, значит, не готовы это услышать и узнать. Но вы тут, поэтому я вам сказал, как равной.
– И что мне теперь делать? Он же теперь не наш клиент!
Лицо девушки выражало недоумение. Ей было тяжело представить, что даже в таком положении, в котором оказался профессор, он думает о своих экспериментах, других заботах, чужих людях. Хотя ему стоило бы уделить время себе и своей семье.
– Не смотрите на меня так. Как на умалишенного. Вы бы все поняли, скажу больше, однажды поймете обязательно. Если будете правильно смотреть. Рассказать вам одну притчу?
– Расскажите.
– Шел пастух и увидел мудреца. Тот сидел среди камней, досок, осколков, строительного мусора… «Почему ты выбрал именно это место для отдыха, ведь оно так неуютно…» ― поинтересовался пеший. «Вы не можете видеть того, что вижу я», ― изрек мудрец. Пастух ушел и затаил обиду: он посчитал, что старец намекает на его глупость.
Проходил мимо солдат. Он также удивился, что мудрец решил остановиться передохнуть именно здесь. На что получил ответ: «Вы не можете видеть того, что вижу я». «Как это так? Ведь и у меня есть глаза!» ― недоумевал солдат, но спорить не стал и пошел дальше.
