Я поддерживала Димку за спину, а он опирался на мои плечи. Вдруг футболист отбросил мои руки и обнял меня за талию, прижав к себе. От неожиданности я смогла проронить только:
– Наверно, вам больно.
– Да, Маша, больно, очень больно! Почему ты не сказала про Кротова, про условия, по которому приехала сюда? От кого угодно, но не от тебя… Хочешь продвижения за мой счет? Говорила, что дело не в деньгах, а сама… И в какое положение ставишь меня: из-за тебя я не могу ни уйти из клуба, ни остаться там! Почему ты не сказала?!
Он говорил это тихо, но с таким надрывом и безысходностью, что я не смогла сказать ни слова.
– Какая самоуверенность! Откуда ты знала, что сможешь так быстро поставить меня на ноги? Я сам в это не верил!
Димка говорил одно, а голос и руки выдавали другое. Я чувствовала, что он губами едва касается моих волос, что вдыхает их запах… Мои же руки безвольно висели. Мне требовалось пару минут, чтобы прийти в себя.
– С чего ты это взял?
– Неважно, ― мой подопечный на какое-то мгновение опустил голову мне на плечо. ― Перезвонил своему агенту. Кротов интересовался, не изменилось ли мое решение «ввиду новых обстоятельств», тебя же уволят, если я не подпишу контракт! Ты специально спрятала телефон? Почему молчишь? Скажи, что это неправда!
Есть ли смысл его обманывать?
– Это ― правда, такое условие было, но у меня не было выбора, иначе я…
Березин поднял глаза на меня.
– Пожалуйста, не надо.
– Но ты же не так все понимаешь!
– Не надо, я прошу.
Некоторое время мы просто смотрели друг на друга. Я пыталась одними глазами сказать все, что так хотелось произнести… Но разобраться в том, что творится в глазах напротив, я была бессильна.
Наконец, пытка кончилась: Димка отвел взгляд.
– Уходите, ― подчеркнуто равнодушно и почти в духе своей привычной расслабленности бросил он, но при этом, видно, забыл, что все еще очень крепко держит меня.
Скрывая подкатывающий к горлу комок, как можно спокойнее и буднишнее уточнила:
– Можно уйти завтра, рано утром? Вы будете еще спать. Сейчас уже очень поздно, до завтра я не попадусь вам на глаза.
– Да, давайте так.
– Разрешите, я провожу вас к кровати? ― как иначе я еще могла намекнуть, что мне не уйти, потому что меня держат?
Димка снова оперся на мои плечи, я помогла ему сесть. Потом он попросил достать ему из шкафа костыли. Мы больше не упоминали ничего, что выходило за рамки работы. Это походило на театральную постановку, в которой играют актеры-непрофессионалы. А может быть, это был театр одного актера.
– Еще что-нибудь могу сделать?
– Нет, вы и так сделали достаточно.
Так двусмысленно звучит эта фраза!
– Тогда я пойду. До свидания. Или лучше «прощайте»?
– Прощайте.
Гордо, как мне казалось, вышла, зашла в «свою» комнату. И тут мои ноги подкосились. Слез не было. Было отчаяние, жгучее ощущение несправедливости. Просто опустилась на пол возле кровати и смотрела в стену. Там стоял электронный камин и языки пламени чрезмерно размеренно и предсказуемо то поднимались вверх, то практически затухали. Это успокаивало. Нужно было много сделать и о многом подумать.
Чтобы прояснилось в голове, сходила умыться, а потом принялась собирать вещи. Благо, их было не так много, но разбросаны они оказались по всему дому. Хоть какое-то занятие.
А в душе все болело. Нет, это будет незавершенный гештальт, еще один груз, который потом всю жизнь придется таскать за собой. Такие вещи лучше разрешать здесь и сейчас. Решила написать письмо.
«Дмитрий!
Не думайте что я пытаюсь оправдаться, я в этом не нуждаюсь. Но Вы должны знать, как все было на самом деле: никто не знал, где Вы находитесь. Узнав о случившемся, я бросилась Вас искать, но никто не мог дать даже приблизительного ответа. А время шло. И это все могло плохо кончиться. И я должна была спешить.
Кротов рассказал, что знает, где Вы, но расскажет только при условии, что я поставлю Вас за неделю на ноги и Вы продлите контракт, в противном случае я доработаю до конца сезона, и ни дня больше. Он все просчитал: зачем Вы ему, если окончательно сломались?
Телефон я спрятала специально: боялась, что Вы вызовете полицию или еще что-нибудь выкинете.
Почему не сказала… Вы не спрашивали, как я Вас нашла. Да и что бы это изменило? Вы бы быстрее встали? Вряд ли. Будь моя воля, это вообще осталось бы между нами с Кротовым. А Вы бы… восстановились и уехали спокойно играть в свою ненаглядную Европу.
Что Вы и так сделаете, я не сомневаюсь.
Требовать благодарности ― последнее дело. Да я и сомневаюсь, что это чувство Вам знакомо, как и многие другие.
Выздоравливайте.
Мария
P.S. Вы обещали завтра связаться с врачом!»
Хотела закончить без приписки, но он же забудет про врача! Хотя нет. Когда к нему вернулась чувствительность, кажется, что добрую часть другой, не менее важной чувствительности он потерял. Поэтому первым делом позвонит врачу. Впрочем, это все теперь не важно…
Открываю глаза, кажется, я заснула. Пытаюсь проснуться. Так и заснула, сидя у трюмо перед зеркалом. Вид не очень. Ну, это мелочи. Ах, да, письмо… Что с ним делать, отдать? А что это изменит? Взовет к совести? Едва ли… Его минутной слабости вряд ли хватит надолго. Но он очень талантлив, он должен попробовать себя…
Пусть выздоравливает и уезжает поскорее. Чтобы мои глаза его не видели.
Беру письмо, комкаю его и выбрасываю в урну.
Написала другое.
«Дмитрий!
Должна извиниться перед Вами, что так получилось! Предложение президента сначала смутило. Но это был интересный опыт для меня, поэтому согласилась. Я собираюсь выйти замуж и представляю, как будет выстроена моя жизнь дальше, поэтому меня не пугает перспектива увольнения.
Никого не слушайте, езжайте спокойно, пусть все у Вас получится.
С уважением, Мария».
Минут десять не могла заставить себя написать фразу, где извиняюсь перед Димкой, горько смеялась своему выражению в зеркале, когда писала про замужество и будущую устроенную жизнь, да и с «уважением» было непросто. Но вот оно, готовое, лежит передо мной. Оставлю его здесь, подпишу его «Д.Б.».
Больше здесь меня ничего не держит…
Однако не смогла заставить себя пройти равнодушно мимо комнаты Димки. Дверь была приотворена. Так и хотелось посмотреть на него еще раз, как он там! Все ли в порядке? Не случилось ли чего?
