— Вот, — выдохнул О'Брайен.
В 11:59 ленивые пологие дельта-волны резко изменились: на ЭЭГ появились острые неравномерные пики и впадины.
— Это бета-волны, причем резкие бета-волны. Быстрая смена пиков и впадин свидетельствует о том, что пациент сконцентрирован на внешних раздражителях.
— Каких раздражителях? — спросил Этан.
— На чем-то, что он видит, слышит, чувствует.
— Внешних? Что он может видеть, слышать, чувствовать, пребывая в коме?
— Такие биотоки нехарактерны для коматозного состояния. Это биотоки человека, находящегося в сознании, бодрствующего, волнующегося.
— И это и есть машинный сбой?
— Здесь кое-кто думает, что это машинный сбой, но…
— Вы не согласны.
О'Брайен помолчал, глядя на экран.
— Знаете, давайте не будем забегать вперед. Когда дежурная медсестра увидела показания телеметрии, она поспешила к пациенту, думая, что он вышел из комы. Но он оставался в прежнем состоянии, ни на что не реагировал.
— Может, ему что-то снилось? — спросил Этан. О'Брайен энергично покачал головой.
— Биотоки тех, кому что-то снится, имеют характерные особенности и легко узнаются. Исследователи идентифицировали четыре фазы сна, и каждая имеет свой рисунок биотоков. Ни один не похож на этот.
Бета-волны поднимались все выше и опускались все ниже. Пики и ущелья теперь заканчивались острием, а не плато, сближались друг с другом, крутизна склонов резко возросла.
— Медсестра вызвала врача. Врач вызвал другого врача. Ни один не заметил каких-либо физических доказательств того, что Уистлер хоть на чуть-чуть вышел из глубокой комы. Аппарат искусственного дыхания по-прежнему нагнетал воздух в легкие. Сердце билось медленно, неровно. Однако, согласно ЭЭГ, мозг излучал бета-волны словно у бодрствующего, находящегося в сознании человека.
— Вы сказали, волнующегося.
— По некоторым признакам можно утверждать, что человек, мозг которого излучает такие бета-волны, волнуется, возбужден, более того, можно даже утверждать, что человек этот в ужасе.
— В ужасе?
— Именно так.
— Ночной кошмар? — предположил Этан.
— Ночной кошмар — разновидность того же сна. Он может вызвать резкий рисунок волн, но на экране мы сейчас видим совсем другое. Отнюдь не сон.
О'Брайен вновь перешел на ускоренный режим прокрутки телеметрии, проскочив за несколько секунд восемь минут.
Когда запись вернулась в режим реального времени, у Этана вырвалось: «Все вроде бы то же самое… но другое».
— Это тоже бета-волны находящегося в сознании человека и, по моему разумению, по-прежнему испуганного, хотя ужас уже сменился, скажем, глубокой озабоченностью.
Шипящий свист ветра-змея, когти дождя, скребущие по стеклу, казались идеальным аккомпанементом к видеоряду зазубренных пиков и ущелий на экране.
— Хотя общий рисунок говорит о том, что человек встревожен, — продолжал О'Брайен, — за группой высоких пиков следует, как вы сами можете убедиться, группа низких.
Он протянул руку к экрану, показав Этану, куда нужно смотреть.
— Вижу, — кивнул Этан. — И что они означают?
— Они свидетельствуют о разговоре.
— Разговоре? Он говорит сам с собой?
— Прежде всего, вслух он ни с кем не говорит, даже с собой, то есть мы не должны видеть такую «картинку».
— Понимаю. Думаю, что понимаю.
— Но о том, что она собой представляет, двух мнений быть не может. Когда пики высокие, человек говорит, когда низкие — слушает. Если субъект ведет разговор сам с собой, даже когда бодрствует, рисунок бета-волн другой. В конце концов, когда мы говорим сами с собой, ведем внутренние дебаты…
— Практически человек говорит сам с собой всегда. Является и говорящим, и слушающим. Правда, себя мы обычно не слышим.
— Совершенно верно. А вот эти группы пиков свидетельствуют о сознательном разговоре между нашим пациентом и другой личностью.
— И кто же эта личность?
— Я не знаю.
— А наш пациент в коме. — Да.
Этан нахмурился.
— Тогда как он с кем-то говорит? Посредством телепатии?
— Вы верите в телепатию? — спросил О'Брайен. — Нет.
— Я тоже.
— Тогда почему это нельзя отнести на машинный сбой? — спросил Этан.
О'Брайен ускорил поток телеметрии, пока рисунок биотоков не исчез с экрана, сменившись словами «ПОСТУПЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ПРЕРВАНО».
Они отключили электроэнцефалограф, решив, что он неисправен. Подсоединили его к другому. Замена заняла шесть минут.
Врач прокрутил паузу в поступлении телеметрической информации о работе мозга. Наконец на экране вновь появился рисунок.
— Новая машина показывает то же, что и старая, — заметил Этан.
— Да. Бета-волны говорят о том, что пациент в сознании, озабочен, а группы высоких и низких пиков указывают на активный разговор.
— Второй разладившийся электроэнцефалограф?
— Есть у нас один упрямец, который так думает. Только не я. На первой ЭЭГ бета-волны зафиксированы на протяжении девятнадцати минут, на второй — тридцати одной минуты. Плюс шести минутная пауза на замену электроэнцефалографа. Через пятьдесят шесть минут их будто отрезало.
— И как вы можете это объяснить?
Вместо ответа пальцы О'Брайена прошлись по клавиатуре, вызвав на экран новый график, появившийся над первым. Белая линия тянулась на синем фоне. Пики поднимались над ней, ущелий не было вовсе.
— Это дыхание Уистлера, синхронизированное с записью биотоков мозга. Каждый пик — вдох. Площадка между пиками — выдох.
— Очень ровное дыхание.
— Очень. Потому что за него дышит машина.
Еще несколько касаний к клавишам, и на экране появился третий график.
— Это работа сердца. Три стандартные фазы. Диастола, аортовая систола, желудочковая систола. Сердце бьется медленно, но не очень медленно. Слабо, но не очень слабо. Есть некоторая нерегулярность, но ничего опасного. А теперь посмотрите на биотоки мозга.
Бета-волны словно взбесились, буквально напрыгивая друг на друга.
— Он опять в ужасе, — прокомментировал Этан.
— По моему мнению, да. И однако никаких изменений в сердечной деятельности. Сердце бьется в прежнем, медленном ритме, остающемся неизменным с того самого момента, как он поступил к нам почти три месяца тому назад. Он в ужасе… однако его сердце спокойно.
— Его сердце спокойно, потому что он в коме. Правильно?
