Корки нажал на кнопку звонка, услышал не мелодичную трель, а какой-то скрежет.
Ему все это нравилось.
Поскольку Корки позвонил заранее и пообещал деньги, трехглазый выродок ждал у двери. Открыл ее еще до того, как скрежет звонка успел затихнуть в ушах Корки.
— Ты выглядишь, как чертов горшок с горчицей, — прорычал Нед Хокенберри, с заросшим щетиной лицом, в серых тренировочных штанах, из которых торчали босые ступни сорок шестого размера, и в футболке с надписью «Мегадет»
[55]
на груди, едва не лопающейся на огромном животе.
— Идет дождь, — заметил Корки.
— Ты похож на прыщ на жопе Годзиллы.
— Если ты боишься, что я залью водой ковер…
— Черт, да это такой вонючий ковер, что десяток блюющих алкоголиков с недержанием мочи не причинит ему вреда.
Хокенберри повернулся и зашлепал в гостиную. Корки переступил порог, закрыл за собой дверь.
Ковер выглядел так, словно раньше им от стены до стены застилали хлев.
Если бы настал день, когда мебель из пластика цвета красного дерева и обивка из полиэстера в зелено-синюю полоску вошли в моду у коллекционеров и музеев, Хокенберри проснулся бы богачом. Наиболее ценными вещами в гостиной были кресло с высокой спинкой, всё в крошках чипсов, и телевизор с большим экраном.
Маленькие окна были наполовину закрыты портьерами. Лампу Хокенберри не зажигал, светился только экран телевизора.
Корки не имел ничего против сумрака. При всей по любви к хаосу, он надеялся, что ему никогда не придется лицезреть эту комнату при ярком свете.
— Последние сведения, переданные тобой, подтверждаются, насколько я смог их проверить, — сказал Корки, — и это очень полезная информация.
— Говорю тебе, я знаю поместье лучше, чем этот сладкозадый актер — свой член.
До того, как его выгнали, с весьма щедрым выходным пособием, за то, что он оставлял сообщения на телефонной линии, зарезервированной бывшим работодателем для мертвых, Нед Хокенберри работал охранником в Палаццо Роспо.
— Ты говоришь, у них новый начальник службы безопасности. Я не могу гарантировать, что он не внес изменения в систему охраны.
— Я понимаю.
— Ты принес мои двадцать тысяч?
— Конечно, — Корки вытащил правую руку из широкого рукава дождевика, полез во внутренний карман, в котором лежала пачка денег, его второй платеж Хокенберри.
Должно быть, на лице Корки, прикрытом как поднятым и застегнутым на пуговицы воротником дождевика, так и широкими полями шляпы, отразилось больше презрения, чем ему хотелось выказывать.
Налитые кровью глаза Хокенберри заблестели жалостью к себе, морщины на его мясистом лице стали глубже.
— Я не всегда был таким дерьмом. Живот не отращивал, брился каждый день, одевался чисто и аккуратно. Следил за лужайкой. Что меня погубило, так это увольнение.
— Вроде бы ты говорил, что ты получил от Манхейма щедрое выходное пособие.
— Он просто откупился от меня, теперь я это понимаю. И потом, Манхейму не хватило духа уволить меня самому. Это сделал его гуру, от одного вида которого по коже бегут мурашки.
— Мин ду Лак.
— Он самый. Мин приглашает меня в розовый сад, наливает чай, я из вежливости его пью, хотя по вкусу моча мочой.
— Ты — джентльмен.
— Мы сидим за столиком среди роз, стол накрыт белой скатертью, чашки из тончайшего фарфора…
— Приятно слышать.
— …а он говорит о том, что я прежде всего должен привести в порядок мой душевный дом. Мне не просто скучно, я понимаю, что по нему давно плачет психушка, а после пятнадцати минут нашего разговора вдруг выясняется, что я уволен. Если б он сказал об этом с самого начала, мне бы не пришлось пить его воняющий мочой чай.
— Травмирующая ситуация, — изобразил сочувствие Корки.
— Какая еще травмирующая, прыщ ты на жопе, Или ты считаешь меня неженкой, который начинает рвать на себе волосы, потому что кто-то не так на него посмотрел? Меня не травмировали, на меня наложили заклятье.
— Наложили заклятье?
— Наложили заклятье, прокляли, дали черную метку, как хочешь, так и называй. Мин ду Лак может вызвать все силы Ада, вот он и погубил меня во время нашей беседы в розовом саду. С того момента все пошло наперекосяк.
— А мне кажется, он — обычный голливудский шарлатан.
— Говорю тебе, этот маленький говнюк — настоящий колдун, и он наложил на меня заклятье.
Корки достал пачку денег, отдернул руку, когда пострадавший от заклятья потянулся за ними.
— Один момент.
— Не вздумай со мной играть! — прорычал Хокенберри, надвинулся на Корки, лицо его стало еще более злобным.
— Деньги ты получишь, — заверил его Корки. — Я только хочу услышать, как ты раздобыл третий глаз.
Своих глаз у Хокенберри было два, как и у всех, но на шее, в виде медальона, висел третий глаз.
— Я уже дважды тебе об этом рассказывал.
— Просто хочется услышать еще раз. Ты так хорошо об этом рассказываешь. Мне это щекочет нервы.
Хокенберри представил себя хорошим рассказчиком, и, похоже, слова Корки ему польстили.
— Двадцать пять лет тому назад я начал работать охранником для рок-групп, обеспечивал безопасность концертов. Не то чтобы собирался этим заниматься и мне это нравилось. Музыка — не по моей части.
— Ты всегда был крепким парнем, — вставил Корки.
— Да, всегда был крепким и мог нагнать ужас на обезумевших фэнов, закинувшихся метом или обкурившихся травкой с пи-си-пи. Охранял «Роллинг стоунз», «Мегадет», «Металлику»
[56]
, «Ван Хален»
[57]
, Элиса Купера
[58]
, Мита Лоуфа
[59]
, «Пинк Флойд»…
— «Куин», «Кисс», — добавил Корки, — даже Майкла Джексона, когда он еще был Майклом Джексоном.
— …Майкла Джексона, когда он был Майклом Джексоном, если действительно был, — согласился Хокенберри. — Участвовал в том трехнедельном концерте… только не помню кого. Скорее всего, «Иглз»
[60]
, а может, «Пичес энд Херб»
[61]
.
