— Помни, ты сейчас в церкви.
— Весь мир — церковь, если ты — верующий.
— А ты верующий?
— Был им.
— Перестал верить после того, как умерла Ханна, да? Этан пожал плечами:
— Может, перестал, может, нет. День на день не приходится.
Одарив его взглядом, который мог снять с луковицы все слои до самой сердцевины, Рисковый кивнул:
— Хорошо. Я тебе верю.
— Спасибо, — выдохнул Этан.
Рисковый огляделся, чтобы убедиться, что за время их разговора ни у кого еще не возникло желания заглянуть в дом Божий.
— Я тебе верю, поэтому кое-что скажу, но ты все забудешь, как только услышишь.
— Я уже не помню, что побывал здесь.
— Квартира Райнерда интереса не представляет. Минимум мебели. Все черно-белое.
— Он жил, как монах, но монах со средствами.
— И наркотики. Кокаин, расфасованный для перепродажи, и записная книжка с фамилиями и телефонами — скорее всего, список покупателей.
— Знаменитые фамилии?
— Не очень. Актеры. Звезд нет. Но я хочу рассказать тебе о сценарии, над которым он работал.
— В этом городе число мужчин, которые пишут сценарии, превосходит число тех, кто изменяет своим женам.
— Около компьютера лежали двадцать шесть страниц.
— Этого не хватит даже на первый акт.
— Так ты разбираешься в сценариях? Сам пишешь?
— Нет. Еще сохранил остатки самоуважения.
— Райнерд писал о молодом актере, который проходит курс актерского мастерства, и у него возникает «глубокая интеллектуальная связь» с профессором. Они оба ненавидят некоего Камерона Менсфилда, который, так уж вышло, крупнейшая мировая кинозвезда, и решают его убить.
Ранее, согнутый навалившейся усталостью, Этан сидел, привалившись к спинке скамьи. Тут выпрямился.
— И какой у них мотив?
— Не ясно. Райнерд оставил на полях массу рукописных пометок, пытаясь с этим определиться. Далее, чтобы доказать друг другу, что у них хватит духа пойти на это преступление, каждый называет другому имя человека, которого тот должен убить до того, как вместе они начнут охоту за кинозвездой. Актер хочет, чтобы профессор убил его мать.
— Почему я подумал о Хичкоке? — спросил Этан.
— Это похоже на его старый фильм «Незнакомцы в поезде». Идея — махнуться убийствами, тогда у каждого будет идеальное алиби на момент преступления, в котором его бы неминуемо обвинили.
— Позволь догадаться. Мать Райнерда действительно убили.
— Четыре месяца тому назад, — подтвердил Рисковый. — Ночью, на которую у ее сына было двухсотпроцентное алиби.
Церковь начала вращаться со скоростью шесть или восемь оборотов в минуту, словно наконец-то сказалось действие виски, но Этан знал, что причина головокружения — не шотландское, а нагромождение столь странных событий.
— Каким нужно быть идиотом, чтобы сначала все это сделать, а потом вставить в сценарий?
— Самоуверенным идиотом-актером. И не говори мне, что он такой один.
— А кого по указке профессора убил Райнерд?
— Коллегу по университету. Но Райнерд об этом еще не написал. Успел только закончить сцену убийства матери. В реальной жизни ее звали Мина, ей всадили пулю в правую ногу, а потом забили до смерти мраморно-бронзовой лампой. По сценарию ее зовут Рена, ее искололи ножом, обезглавили, расчленили, а потом сожгли в печи.
Этана передернуло.
— Похоже, дни матери были сочтены, даже если бы Райнерд и не познакомился с профессором.
Они помолчали. Церковная крыша, с качественной звукоизоляцией, находилась высоко над их головами, так что шум дождя практически до них не долетал.
— В общем, пусть Райнерд и мертв, — будничным голосом прервал затянувшуюся паузу Рисковый, — твоему Чен-Ману стоит почаще оглядываться. Профессор, уж не знаю, кем он может быть, все еще на свободе.
— Кто занимался убийством Мины Райнерд? — спросил Этан. — Я его знаю?
— Сэм Кессельман. Сэм работал в отделе расследования грабежей и убийств, когда Этан еще не ушел со службы.
— И что он думает о сценарии? Рисковый пожал плечами:
— Он его еще не видел. Может быть, завтра ему поит ют ксерокс.
— Он — хороший человек. И во всем разберется.
— Возможно, не так быстро, как тебе хотелось бы, — предрек Рисковый.
У алтаря, должно быть от ветерка, заколыхались огоньки свеч в рубиновых стаканчиках. По стене побежали хамелеоны света и теней.
— Так что ты собираешься делать? — спросил Рисковый.
— Об убийстве Райнерда напишут в утренней газете. Конечно же, упомянут и об убийстве его матери.
Это даст мне повод пойти к Кессельману, рассказать ему о посылках, которые Райнерд посылал Манхейму. Он прочитает этот сценарий…
— О котором ты не имеешь ни малейшего представления, — напомнил Рисковый.
— …и поймет, что над Манхеймом будет висеть дамоклов меч, пока не удастся идентифицировать этого профессора. Тем самым расследование ускорится, а я, возможно, добьюсь защиты полиции для моего босса.
— В идеальном мире, — буркнул Рисковый.
— Иногда система срабатывает.
— Только когда ты этого не ожидаешь.
— Да. Но у меня нет ресурсов, чтобы быстренько прошерстить друзей и знакомых Райнерда, и нет права просмотреть его личные записи и вещи. Мне придется полагаться на систему, хочу я этого или нет.
— Как насчет нашего сегодняшнего ленча? — спросил Рисковый.
— Никакого ленча не было.
— Кто-то мог нас видеть. И потом, ты же расплачивался по кредитке.
— Ладно, мы встречались за ленчем. Но о Райнерде я не упоминал.
— И кто в это поверит?
Этан не смог назвать такого тупицу.
— Мы с тобой встретились за ленчем, я нашел повод для визита к Райнерду в тот же день, и так уж вышло, что его шлепнули, когда я находился у него в квартире. А потом выясняется, что машина, на которой должен был уехать киллер, принадлежит Данни Уистлеру, твоему давнему другу.
— У меня болит голова, — скривился Этан.
— А я еще не врезал по ней. Они решат, что мы обо всем знали. А когда мы скажем, что не…
— Мы и не знали.
— Они заявят, что мы лжем. На их месте я бы подумал, что так оно и есть.
— Я тоже, — признал Этан.
— Поэтому они придумают версию, которая так или иначе объясняет случившееся, и закончится все тем, что нас обвинят в убийстве матери Райнерда, самого Райнерда, попытке повесить эти преступления на Гектора Икса и в его убийстве. И прежде, чем все достигнет финала, этот говнюк, окружной прокурор, попытается обвинить нас и в исчезновении динозавров.
