Торговые предприятия, расположенные на этой улице, предпочитали утонченную и эксклюзивную клиентуру, поэтому обходились скромными вывесками, полагая, что название говорит само за себя. Как известно, деньги кричат, а вот богатство шепчет.
Магазины еще не закрылись, до открытия ресторанов оставался час. Уже горящие уличные фонари золотили листья деревьев, сброшенные дождем и ветром на тротуар, превращая последний в тропу, устланную пиратскими сокровищами.
Этану, не взявшему с собой зонтик, приходилось укрываться под навесами магазинов. Желто-коричневыми, зелеными, серебристыми, черными, и лишь один из них, перед магазином «Розы всегда», был розовым.
Впрочем, магазин этот мог называться и «Только розы», потому что за стеклянными дверями выстроились холодильные шкафы, в которых красовались исключительно розы, как подобранные по сортам, так и уже в красивых букетах с папоротниками и другой зеленью.
Поскольку Ханна живо интересовалась цветами, даже через пять лет после ее смерти Этан мог назвать многие из сортов, которые стояли в холодильных шкафах.
Темно-красные, почти черные розы с лепестками, похожими на бархат, имели полное право называться «Черной магией».
В другом шкафу стояли розы «Джон Ф. Кеннеди»: белые, с очень толстыми лепестками, глянцевые, словно вылепленные из воска.
«Шарлотта Армстронг»: большие, источающие тонкий аромат, густо-розовые. «Жардин де Багатель», «Рио Самба», «Пол Маккартни», «Огюст Ренуар», «Барбара Буш», «Вуду», «Мечта невесты».
За прилавком стояла удивительная роза, которая выглядела, как Ханна, если б та дожила до шестидесяти лет. Густые, щедро тронутые сединой, коротко подстриженные вьющиеся волосы. Большие темные глаза, сияющие жизнью и радостью. Со временем красота женщины не поблекла, но стала еще ярче, богаче, покрывшись патиной жизненного опыта.
Прочитав на бейджике имя продавщицы, Этан обратился к ней:
— Ровена, в этих холодильных шкафах в основном гибридные розы. А вам нравятся степные?
— О, да, мне нравятся все розы, — ответила Ровена теплым, мелодичным голосом. — Но мы редко закупаем степные розы. У гибридных длиннее стебли, они лучше смотрятся в букетах, да и покупатели предпочитают их.
Он представился, как делал всегда в подобных ситуациях, объяснил, что прежде служил детективом в отделе расследования убийств, но недавно перешел на работу к кинозвезде.
Лос-Анджелес и его окрестности кишели позерами и мошенниками, которые заявляли о своих близких отношениях с богатыми и знаменитыми. Однако даже тс, кого этот город обмана превратил в циников, верили тому, что говорил им Этан, или притворялись, что верят.
Ханна утверждала, что люди легко доверялись ему, поскольку в нем сочеталась спокойная сила Грязного Гарри Каллагэнаи искренняя невинность Гека Финна.
Мне никогда не хотелось смотреть этот фильм», — отвечал он.
Ровена, то ли реагируя на соединившихся в нем Гарри—Гека, то ли на какие-то другие качества, похоже, тоже поверила его словам.
— Если я угадаю ваш любимый сорт степной розы, — продолжил он, — вы ответите на несколько моих вопросов о покупателе, которого вы сегодня обслуживали?
— Это касается полиции или вашего босса?
— Обоих.
— С удовольствием. Мне нравится работать в цветочном магазине, но здесь больше аромата, чем экзотики приключений. Отгадывайте.
Поскольку именно такой, как Ровена, Этан видел Ханну в шестьдесят лет, он назвал любимую степную розу своей безвременно ушедшей жены: «Покров святого Иосифа».
Ровена изумилась и обрадовалась:
— Именно так! Вы затмили Шерлока.
— Теперь ваша очередь, — Этан наклонился над прилавком. — Во второй половине дня мужчина купил у вас букет роз «Бродвей».
Золотисто-красные цветы на могиле Ханны лежали в конусе из жесткого целлофана. Вместо скотча или
скрепок на стеблях целлофан удерживали шесть липких наклеек с названием и адресом магазина «Розы всегда».
— У нас было две дюжины, — ответила Ровена. — Он взял все.
— Так вы его запомнили?
— О, да. Он… из запоминающихся.
— Вы не могли бы описать его?
— Высокий, атлетически сложенный, но исхудавший, в дорогом сером костюме.
Дункану Уистлеру принадлежало множество отличных костюмов, сшитых по индивидуальному заказу за немалые деньги.
— Красивый мужчина, — продолжила Ровена, — но ужасно бледный, словно не видел солнца много месяцев.
Больничная бледность, обретенная за двенадцать недель, проведенных в коме, не говоря уже о как минимум часе в морге.
— У него были завораживающие серые глаза с зелеными точечками. Прекрасные глаза.
Да, точнее описать глаза Данни она не могла.
— Он сказал, что ему нужны розы для необыкновенной женщины.
На похоронах Ханны Данни видел розы «Бродвей». Ровена улыбнулась.
— Он сказал, что вскорости придет его давний друг и спросит, какие он купил розы. Как я понимаю, вы соперничаете из-за одной женщины.
Ни зимний день за окном, ни прохлада цветочного магазина не могли стать причиной ледяной волны, пробежавшей по телу Этана. У него застучали бы зубы, если б он не сжал их крепко-накрепко.
Внезапно он заметил, как к любопытству на улыбающемся лице Ровены добавляется неуверенность, даже неловкость.
А потом улыбка исчезла вовсе: Ровена поняла, сколь сильное впечатление произвели на него ее последние слова.
— Он показался мне странным, — добавила она.
— Он сказал что-нибудь еще?
Ровена отвела взгляд, посмотрела на входную дверь,
словно ждала, что сейчас кто-то войдет, знакомый, но нежеланный.
Этан дал ей возможность собраться с мыслями, и наконец она заговорила:
— Он сказал, вы думаете, что он мертв.
Перед мысленным взором один образ быстро сменялся другим: пустая каталка в морге; ускользающий фантом в зеркале; ящерица на пандусе, ползущая наверх, несмотря на сломанный позвоночник, навстречу потоку воды, стремящемуся сбросить ее на канализационную решетку…
— Он сказал, вы думаете, что он мертв, — повторила она, и се взгляд вернулся к глазам Этана. — И попросил передать вам, что вы правы.
Глава 22
Рисковый мчался по коридору, потом по лестнице, отдавая себе отчет в том, какой легкой целью является крупный мужчина в ограниченном пространстве, но преследование не прекращал. Идя в детективы, ты знаешь, что в этом деле выбор времени и места, где ты можешь оказаться под пулями, принадлежит не тебе.
А потом, как и большинство копов, он исходил из mm, что наибольший риск — проявление нерешительное™, когда, пусть даже на мгновение, нервы берут над тобой верх. Выживание базировалось на смелости с малой толикой страха, не допускающей безрассудства.
