— А если это трофеи, он бы так легко с ними не расстался.
— Да. Они стали бы главным украшением домашнего интерьера. Я думаю, он имеет доступ к трупам. Через похоронное бюро или морг.
— Посмертное обрезание. Рисковый вновь принялся за еду. — Необычно, конечно, но более чем вероятно. Потому что я не слышал о десяти нераскрытых убийствах, в которых подозревался бы какой-то безумный раввин.
— Думаю, он отрезал крайнюю плоть у трупов с единственной целью — послать Ченнингу Манхейму.
— И что он хотел этим сказать… что Чен-Ман — хрен моржовый?
— Сомневаюсь, что все так просто.
— Похоже, быть знаменитым не так уж и сладко. Четвертая коробка была больше остальных. Чтобы
запечатлеть ее содержимое, потребовались две фотографии.
На первой сфотографировали керамическую кошечку, пожалуй, даже котенка, цвета меда. Кошечка стояла на задних лапах, в передних держала по пирожному. На грудке и животе красные буквы складывались в два слова: «Пирожная киска».
— Банка из-под пирожных, — прокомментировал Этан.
— Я такой хороший детектив, что догадался и сам.
— Ее заполняли фишки для «Скрэббл»
[13]
.
На втором фото высилась горка фишек. Шесть из них Этан выложил рядком, образовав два слова: OWE
[27]
и WOE
[28]
.
— В банке лежали по девяносто фишек с буквами О, W, Е. Каждое слово можно собрать по девяносто раз, или оба по сорок пять. Я не знаю, что он собирался этим сказать.
— Наверное, намекал, что Манхейм поступил с ним нехорошо, а вот теперь пришел час расплаты.
— Возможно. Но при чем тогда банка для пирожных?
— Из этих букв можно собрать также WOW
[29]
— заметил Рисковый.
— Да, но тогда не будет использована половина «О» и все «Е». Только два слова, owe и woe, позволяют использовать все буквы.
— А как насчет комбинаций из двух слов?
— Первая — wee woo. Означает, насколько мне известно «маленькая любовь», но думаю, это из другой оперы. Вторая — E-W-E, все с тем же woo.
— Овечья любовь, да?
— Мне представляется, что это тупик. Думаю, его послание — owe woe, то ли первое, то ли второе, то ли оба сразу.
Рисковый отправил в рот кусок лаваша.
— Может, после этого мы сможем сыграть и в «Монополию». В пятой коробке прислали книгу в переплете под названием «Лапы для размышлений». Суперобложку украшало фото очаровательного щенка золотистого ретривера.
— Это мемуары, — пояснил Этан. — Доналд Гейнсуорт, который их написал, тридцать лет готовил собак-поводырей для слепых и колясочников.
— Между страницами ни насекомых, ни крайней плоти?
— Ничего. Я пролистал все в поисках подчеркнутых строк, но увы.
— Эта посылка выбивается из общего ряда. Невинная, даже сентиментальная книга, ничего больше.
— Шестую коробку бросили через ворота этим утром, чуть позже половины четвертого.
Рисковый всмотрелся в две последних фотографии. На первой — сшитое яблоко. На второй — глаз внутри.
— Глаз настоящий?
Нет, позаимствованный у куклы.
— Тем не менее он тревожит меня больше всего.
— Меня тоже. А почему тебя?
С яблоком ему пришлось повозиться. Такая paбота требовала и времени, и осторожности, и точности, так что, возможно, именно яблоком он хотел что-то сказать.
— Пока я понятия не имею, что именно. К последней фотографии Этан прикрепил степлером ксерокс послания, которое лежало в нише под глазом.
Рисковый прочитал его дважды, прежде чем посмотреть на Этана.
— А в первых пяти ничего такого не было?
— Нет.
— Тогда, вероятно, эта коробка — последняя. Он сказал все, что хотел, сначала символами, теперь словами. Теперь он переходит от угроз к действиям.
— Думаю, ты прав. Но его слова для меня такая же загадка, как и символы-предметы.
Серебристые лучи фар разгоняли послеполуденный Сумрак. Вода волнами летела из-под колес автомобилей, проезжающих по бульвару Пико.
— Яблоко может означать опасность запретных знаний, — нарушил затянувшуюся паузу Рисковый. — Первородный грех, который он упоминает.
Этан вновь попытался приняться за семгу. С тем же успехом он мог есть резину. Пришлось отложить вилку.
— Семена знания заменил глаз, — сказал Рисковый скорее себе, чем Этану.
Стайка пешеходов промелькнула мимо окна ресторана, шли они, наклонившись вперед, борясь с декабрьским ветром, под ненадежной защитой черных зонтов, напоминая скорбящих, которые спешили к могиле.
— Может, он говорит: «Я вижу твои секреты, источник, семена твоего зла».
— Такая мысль приходила мне в голову. Но нет ощущения, что она правильная, да и не наталкивает она на какие-то полезные выводы.
— Что бы он ни хотел сказать, меня тревожит, что ты получил глаз в яблоке вслед за книгой человека, который готовил собак-поводырей для слепых.
— Если он грозится просто ослепить Манхейма, это плохо, — ответил Этан, — но, думаю, он стремится к худшему.
Еще раз просмотрев все фотографии, Рисковый вернул их Этану и вновь с жаром набросился на еду.
— Полагаю, твой человек надежно защищен.
— Он снимается во Флориде. С ним пятеро телохранителей.
— А ты — нет?
— Обычно нет. Я контролирую все операции по обеспечению его безопасности из Бел-Эра. Каждый день разговариваю со старшим дорожным воином.
— Дорожным воином?
— Это шутка Манхейма. Так он называет телохранителей, которые сопровождают его в дороге.
— Он так шутит? Я пержу забавнее, чем он говорит.
— Я никогда не утверждал, что он — король комедии.
— Когда кто-то перебросил коробку через ворота прошлой ночью, кем он оказался? Камера наблюдения его зафиксировала? Есть видеозаписи?
— Сколько хочешь. Включая и номерной знак. Этан рассказал ему о Рольфе Райнерде… впрочем, не упомянув о встречах с этим человеком, ни о реальной, ни о той, которая ему вроде бы приснилась.
