Серый, китообразный, тридцати футов в длину и десяти или двенадцати в диаметре, этот дирижабль не шел ни в какое сравнение с теми, что выпускались «Гудйиром»
[83]
, но Корки он казался огромным.
Левиафан неспешно покачивался, подсвеченный двумя фонарями, установленными на взлетной площадке. Продолжающийся дождь серебрил его бока. Понятное дело, в Бел-Эре такого чудовища не видели уже многие десятилетия. Здесь он казался совершенно неуместным.
Поиски признаков начавшейся реализации вселенского заговора занимали не все свободное время Трот-тера. Он еще был и страстным воздухоплавателем. И душа его успокаивалась, лишь когда он поднимался в небо, путешествуя с ветром. Когда он находился над землей, агенты зла не могли схватить его и бросить в зловонную темницу, где светились бы только красные глаза крыс.
Ему принадлежал не только обычный воздушный шар, ярко раскрашенный, с пропановой горелкой, корзиной для пилота и пассажиров, в котором он любил летать один, ранним весенним утром или золотым летним вечером. Участвовал он и в гонках, когда в воздух одновременно поднимались двадцать или тридцать воздушных шаров и стаей плыли по небу.
Но движение шара, надутого горячим воздухом, полностью определял и контролировал ветер. Пилот не мог обеспечить приземления в нужной точке и в заданное время.
Для штурма Палаццо Роспо требовался более маневренный воздушный корабль, который мог лететь не только по, но и против слабого ветра. А также подниматься без рева пропановой горелки, заставляющего лаять всех собак в радиусе четверти мили. Более того, корабль этот должен был обеспечивать плавный и медленный спуск, а в нижней точке спуска — зависание над местом высадки.
Троттер наслаждался изумлением и восторгом, которые выражали другие воздухоплаватели, когда он оставлял воздушный шар дома и привозил с собой этот маленький дирижабль. Троттер чурался людей, не стремился к общению, но ему нравилось быть в центре внимания участников воздушных гонок.
Корки подозревал, что, помимо прочего, Троттер рассматривал дирижабль и как транспортное средство, на котором он мог улизнуть в тот самый момент, когда пришедшая к власти диктатура заблокирует транспортные магистрали во всех мегаполисах вроде Лос-Анджелеса и на прилегающих к ним территориях. Должно быть, он видел себя улетающим от тоталитаристов под серпом луны, света которого едва хватало для навигации. Невидимый с земли, он плыл над дорожными блокпостами и концентрационными лагерями, на север, в сельскохозяйственную глубинку, к горным отрогам, где бы приземлился и продолжил бегство уже на своих двоих, от одного заранее приготовленного убежища к другому.
Троттер оторвал Корки от созерцания развалин chateau.
— Мы взлетим через пять минут.
Его команда из двух человек проводила последние проверки систем и оснастки дирижабля.
Троттер привлек двух бандитов, которые помогали ему в распространении «экстази». Доставив Корки в Палаццо Роспо и вернувшись к развалинам, Троттер намеревался их убить после того, как парни заякорят опустившийся к самой земле дирижабль.
— Я не слышал, чтобы ты заряжал аккумуляторы, — заметил Корки.
— Я зарядил их до приезда сюда.
— В воздухе мы не сможем включить двигатель, ни на минуту.
— Знаю, знаю. Слушайте, разве мы об этом уже не говорили? Для столь короткого полета двигатель нам не понадобится, учитывая, что ветра практически нет.
Два пропеллера дирижабля, установленные позади гондолы, приводились в движение двигателем от газонокосилки. От вращающихся лопастей шума было немного, но треск двигателя сразу бы выдал их присутствие.
— При слабом встречном ветре на аккумуляторах можно лететь два часа. Но мне не нравится дождь.
— Он уже еле капает.
— Молния. При мысли о молнии меня пробирает понос. И вы должны испытывать то же самое.
— Баллон наполнен гелием, не так ли? — Корки указал на три больших металлических цилиндра, ранее наполненных сжатым газом. — В «Гинденбурге» был водород. Я думал, гелий не горит и не взрывается.
— Взрыв меня не волнует. Я боюсь, что в нас ударит молния! И если она не сможет пробить оболочку и зажечь ее, ей по силам зажарить нас в гондоле.
— Буря стихает. Никаких молний нет и в помине, — заметил Корки.
— Но они были, утром и днем.
— Лишь несколько. Троттер, я говорил, мы контролируем погодные явления. Когда нам нужна молния, она ударяет куда требуется, а когда нам не нужна молния, ни одна не вырвется из облаков.
Помимо того, что в дирижабле Троттера вместо водорода использовался негорючий гелий, он, в отличие от цеппелина, не имел жесткого каркаса. Оболочка «Гинденбурга», длина которого не уступала высоте Эйфелевой башни или четырем «Боингам-747», поставленным в затылок друг другу, натягивалась на стальной армированный каркас, в котором находились шестнадцать гигантских газовых ячеек, изготовленных из хлопчатобумажной ткани со специальным газонепроницаемым покрытием. Баллон же дирижабля Троттера, как и любого дирижабля, представлял собой надувной мешок.
Не тоскуя о клубнике и не вращая в ладони три металлических шарика, а-ля Богарт в фильме «Бунт на „Кайне“, капитан Квик фон Гинденбург всмотрелся в клубящийся над головой туман, словно пытаясь рассмотреть сквозь него облака. На его лице отражалась тревога. Отражалась злость. С мокрыми оранжевыми волосами, прилипшими к черепу, с выпученными глазами и моржовыми усами, он выглядел как карикатурный человечек.
— Мне это совершенно не нравится, — пробормотал он.
Глава 83
На третьем этаже, в северном конце западного крыла, напротив апартаментов общей площадью три с половиной тысячи квадратных футов, включавших спальню Лица, находилась синяя дверь, к которой и подошел Этан. Во всем особняке второй такой двери не было.
Мин ду Лак увидел этот оттенок синего во сне. Согласно миссис Макби, из оттенков синего, которые декоратор по интерьеру показывал духовному наставнику, того удовлетворил только сорок шестой вариант, который целиком и полностью соответствовал увиденному во сне.
Как выяснилось, эта синева совпадала с той, что можно увидеть на любой коробке с макаронами «Ронзони»
[84]
.
Одного лишь выделения специальной телефонной линии для звонков мертвых и установки на ней автоответчика оказалось недостаточно для серьезного изучения феномена. Потребовалась специальная комната для монтажа оборудования, которое не ставилось на простой автоответчик. Манхейм и Мин ду Лак объявили, что вход в эту комнату запрещен, что это не комната, а храм, священное место, отделенное от остального особняка той самой синей дверью.
