А пока, впервые после возвращения в поместье, Этан пошел в свою квартиру, в кабинет, к столу, где оставил связку из трех серебряных колокольчиков. Они исчезли.
В нижнем гараже больницы Госпожи Ангелов, когда они заметили, что в салоне машины «Скорой помощи» недостает только одной связки, он заподозрил, что у Рискового оказались те самые колокольчики, которые он обнаружил в своей руке, стоя у магазина «Розы всегда».
Фантом, который он видел в зеркале ванной в квартире Данни, фантом, который нырнул в зеркало в квартире Рискового, побывал здесь ночью, когда Этан спал, взял колокольчики и доставил их Рисковому по причине, остающейся тайной за семью печатями. Этан не сомневался, что тайну эту удастся разгадать. А фантомом этим, судя по всему, был Данни Уистлер, восставший из мертвых.
Этан поражался самому себе: в голове бродят такие странные мысли, а он остается в здравом уме. По крайней мере, он верил, что остается в здравом уме. Но ведь мог и ошибаться.
Хотя колокольчики исчезли, содержимое черных коробок осталось. Этан сел за стол и оглядел шесть элементов головоломки в надежде на озарение.
Божьи коровки, улитки, обрезки крайней плоти в формальдегиде, керамическая кошечка из-под пирожных, набитая фишками для «Скрэббл»…OWE, WOE… книга о собаках-поводырях, глаз в яблоке…
В лучшие дни, в лучшем настроении он не мог понять смысл этих посланий. Он рассчитывал, что внутреннее напряжение и душевная усталость приведут к тому, что интеллектуальные барьеры рухнут, позволив ему увидеть все в ином свете, понять то, что прежде казалось непостижимым.
Не сложилось.
Он позвонил охранникам, которые несли дежурство в домике смотрителя поместья. Их смена началась в четыре часа, и они уже знали, что охранную сигнализацию особняка он включил раньше обычного, потому что их мониторы зарегистрировали его команды.
Не объясняя причин, он попросил их быть в этот вечер особенно внимательными.
— И передайте мою просьбу парням из замогильной смены, когда они сменят вас.
Он позвонил Карлу Шортеру, руководителю группы, охраняющей Лицо во Флориде. Шортер доложил, что у него тишина и покой.
— Я позвоню тебе завтра, — сказал Этан. — Нам нужно заново обсудить ваше прибытие в Лос-Анджелес в четверг. Усилить охрану как в аэропорту, так и на базе, изменить маршрут следования, на случай что кому-то известен прежний.
— У тебя пока все чисто? — спросил Шортер.
— Вроде бы да.
— Тогда в чем дело?
— Я же рассказывал тебе об этих странных подарках в черных коробках. Мы ухватили одну ниточку. Но до конца клубок не распутали.
Закончив разговор с Шортером, Этан пошел в ванную. Принял душ, побрился. Надел чистую рубашку.
Несколькими минутами позже, стоя у стола в кабинете, бросил еще один взгляд на шесть загадочных предметов.
Заметил, что вспыхнула лампочка на телефонном аппарате. Сначала мигала, потом стала гореть ровным светом. Разговор шел по линии 24.
Глава 71
«Лендровер», принадлежащий «Курц айвори интернэшнл», на котором разъезжал Робин Гудфело, Корки, конечно же, не мог поставить у своего дома. Автомобиль мог бы стать ниточкой, которая связала бы университетского профессора и его фашиствующую ипостась.
Он припарковался за углом и до дома добрался пешком под дождем, распевая арии из «Золота Рейна Рихарда Вагнера, конечно же, без мастерства, но с чувством.
В гараже он разделся догола, оставил вымокшую одежду на полу. Бумажник, удостоверение сотрудника Агентства национальной безопасности и «глок» взял в дом, потому что в этот день он еще не отыграл роль Робина Гудфело до конца.
В спальне вытерся насухо. Надел нижнее термозащитное белье.
Из гардеробной достал черный термостойкий костюм-комбинезон для лыжников и спасателей. Водонепроницаемый, теплый, не сковывающий движения, идеальная одежда для штурма Палаццо Роспо.
* * *
Рисковый мог бы позвонить Владимиру Лапуте или тому, кто вошел в профессорский дом через гараж, но, продумав с минуту, решил, что лучше всего появиться на пороге незваным гостем, без предварительного звонка. Внезапность могла принести (впрочем, могла и не принести) определенные плоды: Рисковый подумал, что неплохо будет взглянуть на реакцию этого любителя прогулок под дождем на появление детектива в его доме.
Он выключил двигатель, выбрался из машины и лицом к лицу столкнулся с Данни Уистлером.
Бледный, как череп, который долгие месяцы жгло палящим солнцем, с исхудавшим от долгого лежания в коме лицом, Данни стоял под дождем, но ни одна капля не касалась его. Он оставался более сухим, чем прожаренные кости, лунный песок, соль.
— Не ходи туда.
Рисковый вздрогнул и, можно сказать, струхнул, нет, не убежал, но, во всяком случае, отпрянул. Однако позади находился автомобиль. Спина уперлась в преграду, туфли заскользили на мокрой мостовой. И Рисковый, навалившись на борт всей массой, едва не продавил его.
— Если ты умрешь, — продолжил Данни, — я не смогу вернуть тебя. Я — не твой хранитель.
Только что из плоти и крови, мгновением позже Данни стал жидким и без всплеска растворился в луже, в которой стоял, словно до этого и вырос из воды. Исчез мгновенно, даже быстрее, чем в прошлый раз, когда ушел в зеркало.
* * *
Водонепроницаемый костюм, помимо капюшона и наколенников, включал еще и множество карманов, все на «молнии». Наряд Корки дополнили две пары носков, лыжные ботинки и перчатки из кожи и нейлона, практически такие же мягкие, как хирургические, но вызывающие меньше подозрений.
Довольный увиденным в зеркале, Корки прошел по коридору в дальнюю спальню для гостей, чтобы посмотреть, умер ли наконец Вонючий сырный парень, и в очередной раз рассказать ему пару-тройку страшных сказок, если нет.
Он взял с собой пистолет калибра 9 мм и новый глушитель.
Запах пленника чувствовался уже в коридоре, у двери дальней спальни. А за порогом превращался в вонь, которую даже Корки, истинный воин хаоса, находил неприятной.
Он включил лампу и направился к кровати.
Такой же упрямый, как и вонючий, Сырный парень по-прежнему цеплялся за жизнь, хотя и поверил, что его жена и дочь многократно изнасилованы, замучены и убиты.
— Какой же ты эгоистичный мерзавец, — голос Корки переполняло презрение.
Ослабевший, давно уже получавший всю жидкость посредством внутривенных вливаний, близкий к полному обезвоживанию, Максвелл Далтон мог отвечать лишь едва слышным, скрипучим шепотом, который
вызывал смех. На этот раз он ответил лишь полным ненависти взглядом.
Корки прижал дуло пистолета к растрескавшимся губам Далтона.
Вместо того чтобы повернуть голову, этот поклонник Диккенса, Твена и Дикинсон широко раскрыл рот и укусил кончик ствола, в манере Хемингуэя. А глаза его по-прежнему горели ненавистью.
