Может возникнуть вопрос: стоило ли Аттиле тратить время на осаду крепостей, когда перед ним, можно сказать, лежал открытым путь на Первый Рим?
Попробуем найти ответ на наш вопрос у Иордана: «Но когда возникло у Аттилы намерение идти на Рим, то приближенные его, как передает историк Приск, отвлекли его от этого, однако не потому, что (гунны – В.А.) заботились о городе, коего были врагами, но потому что имели перед глазами пример Алариха, некогда короля (царя – В.А.) везеготов, и боялись за судьбу своего короля (царя – В.А.), ибо тот после взятия Рима жил недолго и вскоре удалился от дел человеческих».
Можно не совмневаться в том, что древние историки (по крайней мере, начиная с Геродота) часто упрощают ход и взаимосвязи событий. Стремясь, прежде всего, к занимательности и назидательности повествования и потому столь часто и охотно вставляя в него исторические анекдоты и притчи. Однако зерно истины в рассказе Иордана о решающем (невообразимом, с точки зрения современных представлений о ведении войны) факторе, повлиявшем на решение Аттилы, несомненно, есть. Или же – после всего, что нам известно об истории Валленштейна, о неконтролируемых порывах Карла XII, Наполеона, Гитлера и прочих – было бы правильнее счесть колебания Аттилы вполне естественными? Ведь всякий главнокомандующий может либо прислушиваться к советам своих подчиненных – либо колебаться, не решаясь их принять. Не подлежит сомнению только одно: Аэций не выставил заслонов в горных проходах Юлийских Альп. Вероятно, он боялся лишиться направленных туда войск, без которых ему некем было бы оборонять Рим и Равенну (последнюю – в первую очередь, ибо, со времен основателя Второго Рима на Босфоре Константина I Великого считалось, что «Рим там, где пребывает император»). Следовательно, препятствием Аттиле служили только крепости западных римлян. К осаде первой и сильнейшей из них на своем пути – Аквилеи – он и приступил:
«Первым его нападением была осада Аквилейи, главного города провинции Венетии; город этот расположен на остром мысу, или языкообразном выступе, Адриатического залива; с востока стену его лижет [водами своими] река Натисса (ныне – Натизоне – В.А.), текущая с горы Пикцис» – сообщает нам Иордан. «После долгой и усиленной осады Аттила почти ничего не смог там сделать; внутри города сопротивлялись ему сильнейшие римские воины, а его собственное войско уже роптало и стремилось уйти. Однажды Аттила, проходя возле стен, раздумывал, распустить ли лагерь или же еще задержаться; вдруг он обратил внимание, что белоснежные птицы, а именно аисты, которые устраивают гнезда на верхушках домов, тащат птенцов из города и, вопреки своим привычкам, уносят их куда-то за поля. А так как был он очень проницателен и пытлив, то и представил своим следующее соображение: «Посмотрите, – сказал он, – на этих птиц: предвидя будущее, они покидают город, которому грозит гибель; они бегут с укреплений, которые падут, так как опасность нависла над ними. Это не пустая примета, нельзя счесть ее неверной; в предчувствии событий, в страхе перед грядущим меняют они свои привычки». Этим снова воспламенил он души своих на завоевание Аквилейи.» («Гетика»).
После этого этологического экскурса Аттила принялся усердно претворять в жизнь истинное предсказание путем строительсва осадных машин – по мнению многих историков, силами римских пленных или перебежчиков. Но, собственно, почему обязательно пленных или перебежчиков? Гуннам, несомненно, приходилось осаждать иранские города. При осаде Наисса, нынешнего Ниша, и Азима у них имелась прекрасная возможность набраться опыта в полиоркетике и применить его на практике. К примеру, при осаде галло-римского Аврелиана. Откуда этот скепсис в отношении гуннских воинов, десятилетиями воевавших плечом к плечу с римлянами и галлами под командованием римских военачальников? Возможно, гуннам и пришлось столкнуться при осаде Аквилеи с трудностями. Но последние были, скорее, связаны со сложностью создания кольца окружения вокруг «царицы Адриатики», расположенной на полуострове. Аналогичные сложности, как минимум, однажды спасли от взятия гуннами Царьград-Константинополь.
Итак, по Иордану: «Построив осадные (стенобитные – В.А.) машины и применяя всякого рода метательные орудия, они (гунны – В.А.) немедля врываются в город, грабят, делят добычу, разоряют все с такой жестокостью, что, как кажется, не оставляют от города никаких следов». («Гетика»).
Так было, если верить Иордану. В действительности же, вероятно, кое-какие «следы» от Аквилеи все-таки остались. Иначе с ней не пришлось бы так долго возиться очередным захватчикам Италии– германцам-лангобардам. Которые, взяв, наконец, «царицу Адриатики», вели себя ничуть не лучше гуннов. Однако гунны, вероятно, не имели кораблей. И потому большей части аквилейцев удалось спастись из города на лодках по волнам Адриатического моря. Чтобы укрыться в мелководных лагунах на его северном побережье. Окруженных болотами и столь густыми зарослями камышей, что в них могло найти убежище больше людей, чем насчитывалось в Аквилее и других захваченных Аттилой городах.
Так, по легенде, было положено начало будущей Венеции, новой «царице Адриатики», сменившей в этом качестве древнюю Аквилею. Мы говорим – «по легенде»… Но почему бы жителям городов, которым угрожали гунны, в самом деле не попытаться спастись таким образом? Ведь они прекрасно знали, чего им ждать от гуннов. К тому же, адриатические острова и лагуны давали не только большую безопасность, но и лучшую возможность прокормиться, чем горы или леса. Оттуда, в случае чего, было легче бежать от преследователей еще дальше. К тому же известно, что на многих лагунных островах уже жили люди – в основном, венетские рыбаки. В-общем, многое говорит в пользу достоверности легенды об основании островного города Венеции спасающимися от гуннов беженцами из Аквилеи. Естественно, в легенде этот процесс выглядит крайне упрощенно. В изданной в 1663 г. венецианским историком Франческо Сансовино исторической хронике, озаглавленной «Город благороднейший и единственный в своем роде» (ит. Citta noblissima et singolare), происхождение названия «Венеция» («Венетия») объясняется следующим образом. Когда к жившим на островах рыбакам стало приплывать с материка все больше людей, бежавших при приближении войск грозного Аттилы, рыбаки, при виде их, говорили (на «народной», вульгарной, латыни, давно вытеснившей венетский язык – В.А.): «Вени этиам» («Вени эциам»), т.е. «(вот) еще (люди) пришли» (прибыли – В.А.)!». Данная версия, конечно же, не исторична. Ибо народность венетов на севере Италии была известна задолго до Аттилы, со времен взятия галлами Рима на Тибре в 390 г. до Р.Х. и диктатора Марка Фурия Камилла, получившего за изгнание галлов (с помощью венетов) титул «второго основателя Рима». Были, кстати, и другие, не италийские, венеты, упоминаемые Иорданом в «Гетике», в связи с антами и склавенами, как противники готов, разбитые Амалом Винитарием, «победителем венетов». Да и еще какие-то венеты-мореходы в Северной Европе, но мы сейчас не будем на них отвлекаться.
«В V веке по Европе прошли гунны. Их предводитель Аттила завоевал всю верхнюю Италию по реке По. Ужас был так велик, что рассказывали, будто птицы, спасая своих птенцов, уносили их в клювах к морю, в морские соленые болота (…) Люди бежали от гуннов на острова за лагунами. Здесь приняли беглецов венеты. Гунны не завоевали островов» (В.Б. Шкловский).
