Неважно, вызвали вас в суд как свидетеля обвинения или защиты, нужно придерживаться фактов и не делиться собственными умозаключениями по делу: в суде это вызовет ужас, а милый адвокат, следуя за вашими словами, превратит их в сущий кошмар. К сожалению, из-за того, что до начала суда иногда проходит много времени, воспоминания могут помутиться, и предоставленный собственным мыслям свидетель не вспомнит правильно или перепутает что-то в событиях конкретного дня. Всегда лучше признаться, что вы не помните, чем придумывать, даже в попытке помочь. Обычно сразу после происшествия полиция записывает ваши показания, и они могут пригодиться в суде, чтобы освежить вам память. Хорошие честные люди порой слишком сильно стараются помочь, но в суде не время и не место для подобного. Существует другой тип свидетелей: те, кто намеренно врет и путает следствие. С ними будет разбираться суд. Правда рано или поздно откроется.
Некоторым свидетелям нравится стоять у трибуны в центре внимания, когда суд ловит каждое их слово. Однажды меня попросили явиться в суд в определенное время, чтобы дать показания. Когда я приехала, меня попросили подождать, так как суд все еще не отпустил одного из свидетелей. Я села на скамью, не слишком-то заинтересованная в словах гражданских. Мужчина описывал стороне обвинения, чему стал свидетелем в ночь происшествия, и очень меня поразил: он был уверен, говорил точно и ясно о том, что видел и слышал. Его речь меня увлекла. «Какой надежный свидетель», – подумала я тогда.
Адвокат защиты поднялся с места и приступил к перекрестному допросу свидетеля, который, с его собственных слов, являлся очевидцем смертельного происшествия. Адвокат пытался найти хоть какое-то несоответствие или толику сомнения в словах молодого человека.
Свидетель оставался непреклонным относительно того, что видел и слышал. Все шло довольно хорошо, пока молодой человек не почувствовал надобность приукрасить свой рассказ. Не сами действия, которые поспособствовали смерти жертвы, но предполагаемый «разговор», который у убитого состоялся с обвиняемым, – молодой человек добавил пару ругательств.
Меня это не смутило, поскольку я из Глазго, и у нас в повседневной речи брань является нормой. Но когда речь идет о том, что один человек угрожает другому, уровень опасности становится значительно выше. Согласитесь, фраза: «Этот чертов дождь уже достал» звучит не так уж и страшно в сравнении с «Я, черт возьми, тебя прикончу»? Разумеется, сторона защиты зацепилась за изменение акцента в предполагаемой беседе жертвы и преступника. Свидетеля спросили, почему эта часть диалога не звучала ранее в суде и не значится в его первоначальных показаниях, на что тот дал слабый ответ: «Не знаю». Достоверность его показаний оказалась под вопросом, а сам он стал ненадежным свидетелем. Придерживайтесь фактов.
Теперь, когда мы добрались до той части судебного заседания, где у нас есть более или менее точная версия событий, приведших к смерти, пора представить вам свидетелей, которые объясняют улики, касающиеся причины смерти (судмедэксперты), и то, как обвиняемый связан с жертвой и местом преступления (криминалисты).
Судмедэксперты-танатологи объясняют улики, найденные при вскрытии, каждую рану, неважно, насколько она мала, и рассказывают, от которого ранения наступила смерть.
Эксперту разрешено высказывать мнение о том, как травма появилась на теле, например, был это удар рукой, ногой, падение или удар предметом. При этом всегда проводится перекрестный допрос, в дело вступает адвокат защиты. Иногда это необходимо для уточнения некоторых фактов, иногда – потому что обвиняемый предоставляет несколько иную версию событий и адвокату нужно убедиться, что его версия правдоподобна.
Иногда у стороны защиты имеется собственный эксперт, у которого может быть иное мнение относительно обстоятельств и даже причины смерти. Чаще такое случается, если смерть произошла от ударов по голове. В таких делах травмы могут быть сложными, как и объяснение того, как они были получены.
Я отчитываюсь только перед судом, и все же я должна быть уверена в том, что мои показания беспристрастны. Мое мнение может благоприятствовать той или иной стороне процесса, но я не могу подгонять факты под дело. Когда улики не поддерживают сторону обвинения, я обязана объяснить это присяжным, так как именно в их руках исход дела – они полагаются на улики.
Кроме того, в мои обязанности не входит делать сенсационные заявления: факты должны говорить сами за себя. Сторона обвинения порой может описывать обстоятельства смерти в таких терминах, как «агрессивное нападение», но я стараюсь не использовать подобные слова. Я всегда помню о том, что в зале суда находится семья погибшего. Мы никак не защитим их от того факта, что их любимого человека больше нет в живых, но в наших силах избежать излишнего драматизма или ненужных подробностей.
Было у нас одно дело, в котором молодого человека жестоко избили, он умер от травм головы. Пять человек предстали перед судом как причастные к его смерти. Я считала, что тяжелые травмы были нанесены тупым предметом. Кожа на голове была повреждена в нескольких местах, череп серьезно пострадал, мозг был в гематомах и вытек из головы. Я держалась фактов и описала травмы, какими бы страшными они ни были. Судью потрясли мои слова.
– Череп раскололся на мелкие кусочки?
– Да, ваша честь, оскольчатый перелом черепа, как будто паззл.
– И осколки впились в мозг?
– В результате ударов мозг серьезно пострадал, – поправила я.
На этом моменте адвокат защиты попросил судью отложить рассмотрение дела, поскольку его клиенту стало дурно. Подозреваю, тошнило большую часть сидевших в зале суда. Когда мы вновь собрались, адвокат защиты сообщил судье, что один из его клиентов признал вину. Полагаю, молодой человек испытал такой же шок от описания травм, что и судья. Остальные обвиняемые не признали вину, и суд продолжился. Я могу лишь надеяться, что тот молодой человек осознал свой поступок и смог реабилитироваться в тюрьме.
Я не юрист и никогда не стремилась им стать, но некоторым людям кажется, будто я должна иметь определенные знания о системе правосудия. Жаль разочаровывать, но опасно быть одновременно и в лагере судмедэкспертов, и в лагере законников. Мы из разных стай, и роли у нас тоже разные.
Судебный патолог верен суду, независим и непредвзят, в то время как адвокаты выбрали стороны – обвинения или защиты – и верны своему клиенту: государству или лицу, обвиняемому в преступлении.
Так как моя роль – объяснить суду, что случилось с жертвой и какова причина смерти, мне приходится общаться с обеими противоборствующими сторонами.
В Шотландии стороны обвинения и защиты беседуют с судмедэкспертом до судебного процесса по отдельности, чтобы понять, что именно, по мнению судмедэксперта, произошло и поможет или навредит эта информация стороне обвинения или защиты. Для меня это не имеет никакого значения: я не защищаю и не обвиняю, я в суде лишь для того, чтобы «говорить правду, только правду и ничего, кроме правды» о том, как погибла жертва и почему я считаю, что это убийство.
