«На кончиках твоих пальцев – свет».
Кончики пальцев высекали искры из клавиш. Музыка высекала пламя из сердца. А сердце, определенным образом настроенное на одного человека, отстукивало собственную любовную линию – практически балладу о любви. Всё смешалось – я, Рахманинов, всё вместе; я исполняла, я сочиняла, я страдала и любила, я искажала реальность и возвращала всё на свои места. Марат, призрак из прошлого, смотрел на меня горящими зеленым пламенем глазами, – тогда он впервые входил в мою Вселенную, чтобы, не осознавая этого, задержаться там навсегда. Хранитель моего одиночества.
«Прости свое одиночество».
Так и Люда Цахер простила своего мужа за то, что он стал гибелью ее карьеры. Так ее муж простил себя за то, чем пришлось пожертвовать гениальной пианистке ради его любви. Разве любовь – не то, ради чего стоит идти на жертвы? Разве выбор не очевиден, когда дело касается самого невероятного чувства на свете?
Так и мне нужно было простить себе свой талант и безропотно, без оглядок, без метаний, без оговорок и лишних страданий принять помощь Северского, принять его собственный выбор. Каждый выбирает свое счастье сам – он выбрал меня, я выбрала его. Неважно, сколькими жертвами отмечен наш союз – пока это решение обоюдно и нерушимо, пока ни для кого из нас не остается места сомнениям – дело стоит любых потерь.
Я поняла это с опозданием и мгновенно осознала совершенную ошибку. И даже, несмотря на то, что моя вина была насквозь пропитана любовь, это не отменяло ее эгоистичности. Как и в тот раз, на празднике у его отца, я заслонилась завесой лжи, в надежде всё исправить; но, как оказалось, ничего вернее, чем говорить правду, не было и не будет.
Наверное, мне нужно было поступить так, чтобы это понять.
Руки замерли над клавишами. Нужно было срочно добраться до Марата и всё ему объяснить.
Я встала. И неожиданно встретила злые глаза, заплаканные, красные от слез, с черными разводами от туши, – Эльвира Тихомирова стояла между рядами кресел. Рядом замерла Елисеева. Обе, кажется, не до конца осознавали, почему из их глаз лились слезы.
Я первой поняла, что это был след моей музыки. Их души откликнулись на мою грустную песню. Когда-то я пообещала, что завоюю их сердца. Сегодня они поняли, что полностью проиграли мне.
– Ты.., – дрожащим голосом проговорила Эльвира, но, совладав с собой, заставила слова звучать ровно, с налетом гнева, – Ты решила отобрать у меня всё? Тебе и Северского оказалось мало? Почему ты не оставишь меня в покое! Прекрати!
Видимо, Вася на радостях от моего звонка, решил тут же расправиться со своей невестой. Пожалуй, в этом на самом деле была большая доля моей вины.
Но я понимала, что Эльвира находилась на взводе, который граничил с истерикой, больше от того, что я вовсе не была наивной маленькой лгуньей, как она решила, которой связь с Маратом Северским позволила возомнить, что она может играть судьбами чужих людей. Напротив, я сама была той силой, что увлекает сердца на свою сторону. Я была музыкой.
– А Шелест оказалась не такой уж и простой, – с долей уважения заметила Алена, подходя ко мне ближе и, как будто впервые рассмотрев, – Мне даже на миг почудилось, что ты ведьма – какая-то другая на сцене стала, опасная и… нереальная, – она с прищуром, пристально и медленно оглядела меня, точно до сих пор искала повод усомниться в том, что я – это я, а не какой-нибудь материальный призрак театра «Орфей».
– Что с того? – почти успокоилась Эльвира, наконец-то возвращая способность владения ядом в своем голосе на должный уровень, – Она всё еще жалкое препятствие. Дурочка, ты думала, что я позволю тебе вот так со мной поступать? Ты же сама себя выдала. Таких девочек, как ты, нужно хорошенько учить жизни, чтобы не выпендривались и сидели тихо, в своих омутах, со своими чертями. Вот там ты можешь творить все, что тебе угодно, но то, что ты сделала сейчас, я тебе не прощу, так и знай! – она сделала шаг вперед.
– О чем ты? – нахмурилась Елисеева, кажется, не до конца осознавая план подруги.
– Раз она забрала у меня самое ценное из жизни, то я поступлю с ней точно также, – она едва заметно улыбнулась, а потом обратилась ко мне, – Я буду ломать твои пальцы один за другим, пока ты не почувствуешь, какого это – потерять всё, я буду методично, одну за другой, выбивать из тебя слезы, пока ты не высохнешь и не превратишься в тень. Кому ты будешь нужна после такого? – она усмехнулась. В глазах девушки горел огонь безумия, – И всё встанет на свои места. Тихушница Шелест. И принц с королевой.
– Эльвира, послушай… Тебе не кажется, что это слишком? – неуверенно возразила Алена, косясь на меня и от волнения сжимая губы, – Это ведь как-то… жестоко. Бесчеловечно…
– Бесчеловечно действовать у меня за спиной, дорогуша, – подняла бровь Эльвира, обращая свою злость на подругу, которая виновато потупила взор, – Даже не мечтай о Северском. Или хочешь занять ее место? Что, хочешь? Я могу и тебе крылья обломать, ты же знаешь.
– Не нужно. Я с тобой, – Елисеева выбивала себе прощение, а я, с безумно колотящимся от страха сердцем, следила за тем, как две разъяренные девушки желали смерти моей душе.
– Вы не посмеете, – едва слышно выдохнула я, делая шаг назад. Я была слабее и едва ли могла справиться с двумя подругами, увеличившими свои силы жаждой мести.
– Потом скажешь спасибо, за то, что избавили тебя от выбора, кто же все-таки лучше из братьев, – издевалась Эльвира, – А то ты вся измучилась, мечась от одного к другому. Жадность – это грех, Шелест. Похоже, ты сегодня получишь много ценных уроков, – она попыталась меня поймать, но я вывернулась и побежала в другую сторону. Но меня перехватила Алена. Я сотрясалась от паники, страх не давал нормально мыслить и всё, что я могла, – это метаться в чужих руках. Они держали меня крепко и куда-то волокли, вероятно, Тихомирова вознамерилась разбить мои руки железной дверью запасного выхода, с силой захлопнув ее о мои дрожащие конечности. Всё это я осознавала как-то отрешенно, независимо от страха, сковавшего тело. Я не могла поверить в происходящее безумие, которое больше походило на страшный сон, – жуткий, до ужаса реалистичный кошмар.
Глаза застлала дымка, они не желали видеть происходящего. Нет, это не могло происходить со мной.
Не меня тащили на растерзание.
Не я бессмысленно металась, как загнанный в ловушку зверь.
Не я почти теряла сознание от страха, когда страшный суд вот-вот должен был свершиться, отобрав у меня смысл всей моей жизни.
Внезапно мир завертелся. Сильные руки вырвали меня из лап смерти, подняли, крепко сжали, потом поставили на место и отчаянно затормошили, возвращая к жизни онемевшее тело.
Я сделала несколько безуспешных попыток прийти в себя. Впервые стекла моего купола разбивались в мою сторону, раня осколками нежную кожу и оставляя глубокие борозды. Слух был повязан с ощущениями в пальцах, но сейчас всё разрушилось, а точнее, обратилось в режим сбережения силы – я боялась пошевелиться и нарушить баланс хаоса, отклонение в ту или иную сторону от которого могло меня разрушить. Но трещина света все расширялась, а сквозь неё пробивался бесконечно зеленый и невероятно яркий огонь. Он выводил своими щупальцами мое имя и обеспокоено метался, потому что я едва ли на это реагировала. Но вот он приблизился ещё больше и оставил на моих губах сухую печать огня, которая как будто впустила в легкие воздух. И я все поняла.
