– Двинулась, Мармеладова?
– Я? Север, подлый айсберг, это ты мне скажи, почему я обо всем узнаю последняя? Потому что, если мне не послышалось, а мне не послышалось, то у тебя в машине сейчас играет Рахманинов. У тебя. Рахманинов, – она гневно тыкала в меня указательным пальцем, и грозно надвигалась. Я с усмешкой отвернулся к дороге.
– Сгинь.
– Нет, ну посмотрите на него! – она обхватила мою шею руками и уткнулась лбом в плечо, – Ты украл мою любовь, а теперь делаешь вид, что страус и вообще не при делах! Это ж как оно должно было торкнуть, чтобы ты начал слушать Рахманинова, а? Я тебя к стенке приперла, не отвертишься, выкладывай, будь лаской, я хищник добрый, сразу есть не буду, для начала покусаю! А я еще думаю, чего Ромашко так витиевато мне про тебя и Зину изъясняется, хотела его мордой в суп за недоговорки ткнуть, но пожалела рыжего юродивого, а теперь вижу, что зря, и тебя сейчас кое-куда впечатаю, если правду не скажешь!
– Угомонись, Сонь, сейчас разобьемся к чертям.
– Неправильный ответ! Холодно, двигаемся дальше.
– Она мне нравится, довольна?
– Холодно, холодно, Северский, мне наш историк лапочка тоже нравится, но это не значит, что у меня теперь дома карта великого переселения висит и генеалогическое древо русских князей на двери туалета примостилось вместо фотоколлажа с горячими аргентинскими мачо!
– Чего тебе надо?
– Услышать, что ты влип, что ты чертов придурок, который теперь будет оберегать и заботиться, что соблюдаешь целибат, что засыпаешься и просыпаешься с мыслями о ней, что мир съехал с катушек и не будет прежним, что Тихомирова-Беллучи и прочие известные личности не при делах и вообще меркнут и бледнеют, потому что кто-то архиважный появился в твоей жизни! Потому что иначе я тебя к ней и на пушечный выстрел не подпущу, так и знай, Север!
– Мармеладова?
– Что?
– Что у тебя с Пашей?
Соня закусила губы, насупилась и, наконец, отлипла от меня. Она виновато поглядывала на свои сомкнутые ладони и, вероятно, вспоминала, в какой момент прокололась.
– Нелюбовь. Ну серьезно, я рыжих вообще не люблю, а самоуверенных бабников и подавно. Рыжих на костер, рыжие все ведьмы!
– И супом их не кормишь?
– Ни разу. В суп его бросить и косточки обглодать! Блин, свалился же на голову.., – пробурчала она, непонятно только, имея в виду меня, или Ромашко, который, как оказалось, не так уж и далеко ушел от меня в плане развития неожиданных отношений.
– Рассказала ему? – я повел головой в сторону Зои.
– Шутишь, он и так считает меня чокнутой, прикинь, с какой скоростью будут сверкать его пятки, если я его приведу познакомить с родственниками? Вот моя мама, знакомься, она меня ненавидит, потому что считает, что из-за меня ее бросил первый муж; а это моя сестра, она милая и добрая девочка, только чуть-чуть сидит на герыче; но это еще ничего, это я еще про своего отца не рассказывала…
– Раз одной тебя хватило, чтобы он не убежал, значит, всё остальное неважно, – перебил я подругу. Мы въезжали в частную территорию, покрытую картой огней, точно опустившимися с неба звездами. Впереди маячила аллея, заканчивающаяся у здания, возле входа которого в ожидании переговаривались санитары. Их беззаботный смех казался чужеземцем в этих местах, но по сути представлял собой естественную реакцию людей, привыкших видеть самые отвратительные стороны жизни.
– Да мне всё равно. Я уже давно расставила приоритеты в жизни и решила, что для меня важнее всего, и чем я готова для этого пожертвовать. В этом счастье, – она мельком глянула на Зою и вылезла из машины, чтобы перекинуться парой слов со знакомыми ребятами. Я тоже вылез и открыл заднюю дверь, наблюдая, как безвольная Зоя опускается на чужие руки и исчезает в пасти высокого каменного здания, застывшего вечным кошмаром посреди ночи. Соня подошла ко мне и положила руку на плечо.
– Спасибо, Север, дальше я сама. Потусуюсь здесь до утра, а потом меня увезут, я уже договорилась, – она грустно улыбнулась и похлопала меня по спине.
– Я могу подождать, – я заглянул в темные глаза, – Не стоить оставаться здесь в одиночестве.
– Да разве я одна? Тут целая банда ночных стражников, которые почти семья мне, щас включим какие-нибудь «Челюсти» и будем делать вид, что нам не страшно ходить в туалет по одному. Езжай. Я чертей не боюсь, а сама ведьма, а ведьмы вообще бесстрашные, так что ты не переживай я со всем справлюсь, езжай Северский, не заставляй меня чувствовать меня виноватой! – она сделала шаг назад.
– Мармеладова…
– Ставлю свою суперсилу, что ты влюбился, – помахала она мне рукой.
– …Подумай о себе, – улыбнулся я и проводил взглядом спортивную собранную фигурку, стремительно несущуюся к собственной точке счастья, которая одновременно была ее личной бедой, день за днем подтачивающей силы девушки.
Чтобы там ни происходило у них с Пашей, я надеялся, что это заставит Мармеладову выйти из клетки, а заодно утащить вслед за собой парня с веселой улыбкой и грустными глазами.
16
Дорога домой тянулась лентой тяжелых мыслей и сопутствующими им тревогой и беспокойством. Я думал о Соне, ее нелегкой любви к сводной сестре, оборачивающейся бременем для обеих. Думал об их интрижке с Ромашко и едва ли верил в ее продолжение, но надеялся, что их чувства окажутся сильнее их самих, потому что едва ли маленькая искра способна удержать рядом две сильных личности, каждая из которых ведет борьбу с собственными демонами. Думал о том вопросе, который застыл в голосе Мармеладовой, когда дело зашло до моих отношений с Шелест.
Первоначальное предубеждение к ней полетело к чертям, стоило мне узнать ее ближе, собственное многослойное прокачанное равнодушие обернулось против и вывернуло свою изнанку, которая была нестерпимо-горячей и жадной до одной бледной девчонки. А мысли о ее руках убивали последние частицы хладнокровия. Я хотел ее. Ее всю. Молчаливую, загадочную, с грустными темными глазами, неторопливой улыбкой, грацией экономных движений, стремлением спрятаться ото всех завесой своих темных волос, хотел узнать ее мысли, ее вкусы, ее привычки, проникнуть в необычайно яркий внутренний мир и помочь сделать шаг в сторону мечты. Ей не повезло в одиночку бороться с теми, кто не понимал и не признавал ее талант; но она больше не была одна, даже если еще этого не осознала, а в том, что ни я, ни Мармеладова не считаемся с мнениями других, если считаем что-то единственно верным, ей еще предстояло столкнуться. Бороться против нас было чревато проигрышем.
Только когда оказался перед знакомым домом очнулся от навязчивых мыслей. Я заглушил двигатель и вышел из машины, бросая взгляд наверх – где-то там в ее квартире горел свет и, скорее всего, ее обитатели готовились ко сну. Но нестерпимое желание сделать хоть что-то заставило меня достать телефон и набрать номер, поражаясь первобытной дрожи, забытой с времен первых школьных свиданий.
