– Факт, – согласилась я.
– Шелест, – внезапно громко озвучил мою фамилию преподаватель, видимо, услышав наши с Улей возбужденные перешептывания, – вы мало того, что сами некомпетентны, как студент, так еще и Тулину отвлекаете!
– Простите! – прошелестела я, как можно сильнее вжимаясь в парту, чтобы сократить видимость моего тела до минимума.
Преподаватель окинул меня долгим недовольным взглядом и продолжил лекцию, которую я даже при большом желании не запомнила бы. Поэтому я понимающе переглянулась с Улей, которая вернулась к ведению конспекта, и ушла в свои мысли, вспоминая тот самый разговор с Васей, из-за которого опоздала на занятие.
Парень ответил на мой звонок не сразу – оно и понятно, работает человек. И я бы не стала его отвлекать – не в моих это привычках, да только сильно мне захотелось услышать родной голос, а еще больше договориться о встрече – как-никак почти всё лето не виделись, всё по телефону, да по телефону разговаривали и переписывались. Я очень скучала.
– Да? – донеслось с того конца.
– Вася, привет, – улыбнулась, услышав его голос. Знаю, что улыбку увидеть невозможно, и всё равно растянула губы во всю их ширь – пусть только попробует не услышать её интонации в моем голосе, – Это я, Зина.
– Да я увидел, – ответил мне парень, и то ли всё дело было в связи, то ли у него сегодня также как и у меня не задался день, но мне показалось, что голос его звучит отчужденно. Я почти по-настоящему ощутила морозную прохладу, и на миг представила, как мои пальцы покрываются корочкой льда. Но в этот момент Вася видимо понял, что я не виновата в том, что бы там его не заботило, и тон его потеплел. – Ты уже вернулась?
Я отметила краешком сознания, что парень какой-то странный – ведь я писала ему вчера, что прилетаю ночью, а утром сразу пойду на пары, сказала, чтобы не встречал, потому что эту обязанность взвалил на себя брат, а высыпался перед работой, и набирался сил для нашей встречи, которую я с нетерпением жду.
– Вернулась, да, – может быть, и правда что-то случилось. – Ты как, в порядке?
– Всё хорошо, – сухо, но напряженно отозвался Вася, и от его тона мне стало очень тревожно. Так тревожно, что задавать следующий вопрос я не торопилась. Подсознательно мне было очень страшно, что парень скажет, что не хочет меня видеть, хотя я и понимала, что это полная глупость. К счастью, Вася решил всё первым. – Придешь сегодня ко мне? Только давай попозже, я допоздна работаю.
– Конечно, Вась, – а сама про себя отметила, как укололо меня его «ко мне». Глупо, конечно глупо полагать, что он будет употреблять «к нам». Это его квартира, несмотря на то, что почти весь прошлый год мы прожили там вместе, а я лишь изредка ночевала в той, которую нам с Мишей купили родители, чтобы детям спокойно училось в чужом городе. И брату хорошо – в конце концов, он молодой парень и, не смотря на то, что у нас с ним прекрасные отношения, я отлично понимала, как ему хотелось пожить одному. К тому же он на тот момент встречался с Ульяной. Наверное поэтому он не стал ничего говорить родителям про то, что я мало того что не живу с ним, так еще и поселилась в квартиру к незнакомому им парню. Боюсь, что их консерватизм бы этого не пережил. Ну а Вася вообще постоянно твердил мне, что я могу совсем к нему переехать, так что я свыклась с мыслью, что мой дом у него, рядом с ним. Привыкла считать это нашим маленьким миром.
А сегодня он как будто отдалился от меня. Мне пришлось напомнить себе, что я не из тех людей, кто надумывает всякие глупости без повода. И что у Зины Шелест просто плохой день. Всё обязательно будет хорошо, когда я вечером приду к Васе, и мы спокойно поговорим обо всём, что его тревожит, а я расскажу ему, как я за один день умудрилась сильно прокачать уровень собственной неудачливости.
Эти мысли растопили своим теплом мое холодное напряжение.
– Тогда договорились. Ну ладно Зин, мне надо работать. До вечера, значит?
– До вечера, Вась. Пока.
***
– Стоп, актеры! – взревел своим высоким, с визжащими интонациями, голосом Леопольд Владленский, с гримасой отчаяния поворачивая голову в мою сторону. – Эй, в чем дело, там, за роялем? Куда делась музыка? Господи, я и так работаю со стадом бесчувственных обрубков, неужели так трудно просто играть, просто играть и не останавливаться? Они же в первый раз за сегодня выдавили из себя подобие актерского мастерства, неужели мне еще и за пианистом следить надо? – сокрушался Лео, подходя ко мне и взирая своими подведенными черным карандашом светлыми глазами, пышущими гневом. – Шелест? – внезапно застыл он, – ты что, ревешь? – спросил с какой-то беспомощностью, смешанной с частицей искреннего удивления. – Что случилось?
– Довел девочку своим ором, – донеслось мужское фырканье со сцены.
– Лео у нас и трупа заставит рыдать, так орать два часа к ряду, – согласился насмешливый низкий женский голосок.
– Ах вы свиньи неблагодарные! – взревел молодой мужчина, быстро меняя выражение удивления на гнев и переводя глаза на парочку, застывшую прямо над ним на сцене. – Я из вас этим ором актеров настоящих леплю, душу свою вкладываю, нервы к дьяволу послал, а вы как были чурбанами неотесанными, так и остались! Своей игрой паршивой вы ее довели, вот она и ревет, скажите спасибо, что за сердце не хватается, волосы, как я не дерет, и спокойно вам тут по сотне раз одно и то же тринькает!
– Осади, Люйфтойфель, мы-то каким боком до нее! – возмущается парень со сцены.
– Нет, ну какой пассаж, – язвительно цокает Лео. – Ты бы мне такое красноречие и поэтичную гневную морду в спектакле выдавал лучше. Может быть и орать бы не пришлось тогда!
– Вы как склочное бабье, – встревает неожиданно спокойный, низкий с хрипотцой мужской голос в перебранку. Говорит мужчина, прислонившийся к декорации в виде большого желтого солнца, потрепанного, в светло-синих пятнах краски. Он смотрит на ругающихся хмуро, даже строго, а выглядит и того смурнее в черном свитере и темных брюках, с повязанной на голове банданой. – Только толку-то от ваших склок… Пожалейте девочку, и так видно, что ели сдерживается, – он многозначительно смотрит на меня, а я лишь шмыгаю носом и отвожу отстраненный взгляд, не в силах скрыть два беззвучных ручейка, текущих по моим щекам. Он прав, я сдерживаю рыдания огромной силой воли и осознанием того, что окружена людьми. Но уже то, что я сорвалась во время работы, говорит о том, что всё гораздо хуже, чем выглядит со стороны. Лео очень хочет ответить хмурому мужчине, но потом снова утыкает в меня свой взгляд, и весь его гнев сходит на нет, опускаясь до недовольного бурчания:
– Ладно… Заканчиваем на сегодня, – народ под негромкий радостный гомон уходит со сцены, и даже тот факт, что избавлением их от еще как минимум получасовых мучений с Лео, неожиданно послужила плачущая пианистка, не особо кого-то печалит. А я рада отсутствию сочувственных взглядов и, особенно, жалостно-утешающих фразочек, после которых, если судить по моему опыту, становится только хуже. – Шелест, – напоследок обращается ко мне Лео, – тебе нужна помощь? – спрашивает он с некоторой долей участия и заботы – несвойственных для него чувств, по крайне мере в стенах этого здания. Я всё также молчу и отрицательно качаю головой, а он рассеянно теребит свои длинноватые волосы, вздыхает и, уже уходя, бросает мне:
