Наконец, мой взгляд упал на большие яркие фотографии, наклеенные поверх расписания и буквально кричащие о том, чтобы на них посмотрели. А на фотографиях были изображены мы с Северским – сначала в коридоре, когда он нес безвольную меня на руках, потом выходящими из его дома, и, наконец, в его машине, перед тем, как он увез меня домой. И на десерт, о чудо, фото на котором меня не было, но с подписью, которая касалась меня и еще пары личностей самым прямым из прямых образом – фотография запечатлела выбегающую всё из того же дома Северского злую Тихомирову. Очень мило вышла, кстати, с развивающимися позади темными локонами и выразительно горящими ненавистью глазами. «Тихушница сделала Королеву. Интересно узнать, чем неприметная мышь так заинтересовала популярного парня? Может, мы чего-то не знаем о Зине Шелест и ее скрытых талантах…?» – гласила подпись, сделанная красным фломастером под фото.
Минута, две, три… Не знаю, сколько я стояла и просто смотрела на творения фотографа-любителя, которому непонятно чем насолили запечатленные на снимках люди. И как знать, может быть существует такая степень удивления, когда ты смотришь на невообразимые события, и оцениваешь их как бы со стороны, являя окружающим лишь отстраненно-равнодушную мину, по которой ясно, что драмы не будет, цирка не обещают и вообще, можно идти мимо, так как совсем неинтересно смотреть на то, как Зина Шелест никак не реагирует на такой необычайный поворот в ее жизни. Точнее реагирует не так, как надо.
Я же, в силу природной склонности анализировать события и не действовать раньше, чем в мозгу сложиться определенный план действий, поняла для себя две очень важные вещи, пока смотрела на столь комичный и бьющий по больным местам вызов от неизвестного адресата.
Во-первых, как ни старайся, как ни прячься в купол, в бункер, в хижину на необитаемом острове, на луне, или еще намного дальше, может настать момент, когда тебя вытащат из добровольной скорлупы и выставят на всеобщее обозрение. И тогда останется два пути – потеряться в неожиданно шумной и многообразной реальности, оказаться на дне этого далеко не лучшего из миров, и похоронить себя, навсегда раздавленного едким и смрадным обществом, которое не любит белых ворон и тех, кто не примыкает к нему, оставаясь в стороне и желая строить собственные рамки, убеждения, мнения и ограничения; или же сохранить лицо и подстроиться под ураган событий, либо примирившись с новой реальностью, либо вынеся рвущийся на тебя с адской силой вихрь мнений, переждать, и построить новый купол, оставив себе на память от былого закаленную силу воли и стойкость, а проще говоря, тот самый внутренний стержень.
Во-вторых, Северский – это неумолимая смерть для мира Зины Шелест. Звено, которое нужно убрать, чтобы вернуть на круги своя вертящийся точно детская каруселька мир.
И пока народ разочарованный отсутствием какой-либо реакции с моей стороны расходился по кабинетам, пока Ульяна что-то изумленно говорила рядом, то ли пытаясь успокоить меня, то ли порываясь убить пару-тройку людей, я спокойно и уверенно отцепляла фотографии и скручивала их трубочкой. Конечно, глупо полагать, что это как-то поможет – всё равно все уже успели наглядеться на самую абсурдную из всех возможных комбинаций – Тихушницу, Королеву, и человека-Айсберга. Скорее всего, самые ушлые даже сфотографировали это творение на мобильные и выложили в сеть. И если реакцию Тихомировой мы оценили, то вот как отреагировал Северский, оставалось только предполагать. В любом случае, я решила, что избегать всеми возможными способами этого парня – лучшее из решений. Я невольно попала под каток его популярности, и результатом стало мое утерянное жизненное равновесие.
– Знаешь, Уль, я, пожалуй, сегодня еще «поболею», – мрачно протянула я подруге, единственной оставшейся стоять рядом со мной в пустом холле.
– Зин…
– В порядке.
Уходя из университета отметила, что та самая девушка, которая смотрела на меня сегодня у расписания, сидит на подоконнике и сверлит мою удаляющуюся спину задумчивым взглядом.
***
Я сижу лицом к входу, поэтому сразу замечаю его – парень тоже находит меня глазами и неторопливо двигается в мою сторону. Татарский расслаблен и уверен в себе, его хищные, светлые до прозрачности раскосые глаза прищурены, губы изломаны насмешливой улыбкой, во рту неизменная жвачка, я даже сейчас могу с уверенностью сказать, что она пахнет клубникой – давно уже вызывающий отвращение запах, связанный исключительно с моим вечным оппонентом.
– Северский! – приветствует меня и садится на соседний стул у барки. Место встречи как нельзя кстати соответствует нам обоим – бар «Пуля», злачный, пропитанный запахом дешевого пива и пота. Оказался в фаворитах исключительно из-за близости к стрелковому клубу Барина.
– Что тебе нужно? – без лишних сантиментов спрашиваю я. Черта с два я бы согласился на встречу, если бы не его непрозрачные намеки на одного французского парня, которого он якобы знает не понаслышке. Если это только трюк с целью соблазнить меня на встречу, то я заставлю его пожалеть об этом. Татарский не спешит отвечать, он смиряет меня насмешливым взглядом, при этом глядя прямо в глаза – этот парень всегда смотрит в глаза, долго и пристально, без лишнего смущения. И водянистая прозрачность его взгляда не вызывает при этом положительных эмоций – только брезгливость и желание отвернуться. Парень поворачивается к бармену и заказывает себе пиво.
– Ты когда-нибудь задумывался, Север, почему мы с тобой оказались по разные стороны ринга? – спрашивает у меня, при этом смотря задумчивым взглядом на неспешно наливающего темный напиток в кружку бармена.
Я хмыкаю.
– Сторона одна, Татарский, просто ты всегда смотришь мне в зад.
– Ну это лишь с одной стороны… А вообще, ты не боишься, что однажды тебе в спину прилетит нож, ну, или в нашем случае, пуля?
– Подохнуть от твоей руки неприятно, конечно. Вот только эта пуля и тебя заденет, Барин об этом позаботится. А тебе не будет мерзко от того, что ты сам себя обречешь на вечную скуку и позорное сомнительное первенство?
– Разве можно заскучать, когда у тебя руки ломятся от бабла, а голова щеголяет короной? Тебе скучно, Северский? – насмешливо интересуется он, получая от бармена напиток и кладя взамен крупную купюру. – Видишь, как оно бывает – я плачу и получаю всё. И исключений не бывает, даже скуку можно затушить пачкой-другой… А что до твоего места, которое я займу, так твоя незаменимость тоже дело относительное.
– По большому счету, так со всеми, всегда и везде – любого можно заменить, но уйдя от глобального, и рассматривая только нас с тобой, без отсылок и оговорок, ты навсегда останешься глотать порох позади меня. И как оно?
– Паршиво, Север, – скривился Татарский и отхлебнул пива, – но не так, как эта дрянь! – отодвинул кружку в сторону и полуразвернул ко мне корпус.
– Что, Татарский, твои шлюхи умеют работать языком только не по назначению? Сокол спустил с поводка, а поболтать не с кем? Я тебе нихрена не друг, философствуй с другими. Давай к делу.
