Сомневаюсь, очень сомневаюсь в этом. Но карты брошены, назад пути нет.
Уля убежала только ближе к вечеру, когда мы заметили, что уже давно ведем беседу в интимном полумраке, постепенно перетекающем в кромешную темень. Подруга пообещала сообщить особо страждущим педагогам в университете, что я заболела, а потому вовсе не обязательно грузить меня лишними рефератами за пропуски, строго-настрого запретила заниматься самодурством и идти работать, и пообещала не сильно смущать Северского своими горящими от любопытства глазами. Хотя я бы поспорила, кто кого тут может смутить…
И то ли варенье бабушки Ульяны и правда отличалось наличием секретного ингредиента, добавленного его изготовительницей, которая, видимо, была не без нечистых, а проще говоря, ведьминых корней в потомстве, то ли мое нежелание сутки напролет просиживать дома, а может, сыграли роль крайне емкие и очень некультурные, как для такого культурного человека, как Лео, проклятья на мою голову, но на ноги я встала уже через два дня. И в кои-то веки отправилась на учебу выспавшаяся и без такой крайне отличительной черты, как синева под глазами на моем выразительном разве что бледностью лице.
Но кто-то в этом мире точно имел на меня острый, длинный и кровожадный зуб, потому что решил вконец расшатать и без того хрупкий в последнее время мир Зины Шелест. И мне не все равно отнюдь не потому, что я боюсь, когда меня накрывают волны апгрейтов, или возникают новые версии отношений, а вокруг мелькают новые лица, норовящие засунуть свой нос в личную жизнь, а потому что я люблю свое одиночество, люблю свой крепкий, далеко не карточный купол, люблю меланхолично зависшее в пространстве вяло текущее время, и очень не люблю, когда всё это рушится, уступая место несусветному хаосу. Эдакая дорога из классики в додекафонию (читай – ад).
Взгляды. Взгляды. Обманчиво-равнодушные, откровенно-заинтересованные, искренне-злые, любопытные, ироничные, загадочные, мимолетные. Слишком много чужих глаз на одну растерянную меня. Слишком много внимания, точно я погрузилась в терпкую и липкую атмосферу и, всё мое тело покрылось ею, и тоже стало терпким и липким, неприятно вязким и в то же время съежившимся. Это сродни тяжелой болезни. Хочется умыться, а лучше с головой прыгнуть в чистую прохладную воду, изолировав себя от целого мира и одного университета в частности.
Купол? Забудьте – то, что сейчас происходит, и отдаленно не смахивает на жизнь человека-улитки! Скорее произошел излом матрицы, и я проснулась известной рок-звездой, с дурной репутацией, на которую все пялятся, но бояться подойти. Это как удар под дых, разбивающий меня на мизерные частицы отчаяния.
Коридор, коридор, поворот, лестница, аудитория. Едва ли я уже обращаю внимания на взгляды одногруппников, меня и так осталось слишком мало, чтобы распылять последнюю живую энергию на тех, кто мне неинтересен. А вот взволнованно ерзающая на задней парте Ульяна – это необходимый глоток воздуха, стабильности и информации.
– Что происходит? – кидаю я ей вместо приветствия.
– Ну, судя по тому, что у тебя не выросли рога, в телеке ты не засветилась, людей не убивала, насколько мне известно, и вообще сидела дома, я подозреваю, что кто-то слил информацию о тебе и еще одной небезызвестной персоне!
– Чушь! – уверенно отвечаю я, стараясь игнорировать взгляды девочек с соседнего ряда. – Ожидаемый интерес ко мне прямо пропорционально выше, чем того заслуживает новость, связанная со мной и Северским. Уль, это ненормально – я знаю, как смотрят на девчонок, которых он кинул, жалостливо, иногда со злорадным удовлетворением, но не так, точно на пришествие мессии, который предрекает рагнарек вместо спасения! Тут другое, больше и серьезнее, и надо выяснить это скорее, потому что долго я не продержусь. Это… неприятно, – морщусь я и кошусь на откровенно разглядывающую меня одногруппницу, сидящую впереди. Она смущенно отводит взгляд. А я в этот момент натыкаюсь на два ненавидящих огонька, поражающих своей прямой, ничем не скрытой и какой-то яростной неприязнью. Красивое лицо Эльвиры Тихомировой искажено по-настоящему брезгливой гримасой. И тут я понимаю, что произошло что-то выходящее за рамки разумного. Именно по ее лицу это становится отчетливо ясно. Наверное, и Ульяна это понимает, она вертит головой от меня к Эльвире и видно, что хочет что-то сделать, но не может. В отчаянной попытке разобраться в ситуации кидается на амбразуру и тычет пальцем в впереди сидящего Колю Новикова, по совместительству нашего старосту, спокойного паренька с более-менее трезвым взглядом на жизнь.
– Новиков! Повернись к лесу задом, а нам яви свой лик ангельский… Колясик, ты же у нас в курсе всех событий, просвети темное царство, что за новый фетиш у всех фанатеть по Шелест, будь добр?
«Колясик» неспешно повернулся, окинул подругу равнодушным взглядом, а потом наткнулся на меня и замер, смотря спокойно – заинтересованно:
– Может, и просвещу, – сказал с легкой усмешкой, а потом добавил отстраненно и тихо, как будто мыслил вслух, а вовсе не разговаривал с нами. – Надо же, а ведь и правда на тень похожа, – видимо, вспомнил чью-то оброненную колкость в мою сторону. – Похоже, ты, Зина Шелест, еще не в курсе, что твои отношения с Северским стали, как бы это помягче… достоянием общественности, – и смотрит на меня, ожидая реакции.
Услышала. Переварила. Не оценила шутки насчет «отношений», и откровенно не поняла, что означает «достоянием общественности». И видимо, именно мое изумленно – нахмуренное выражение лица вызвало легкий смешок со стороны парня.
– Если вы еще не были у стойки с расписанием, то советую сходить. Много интересного узнаете, – еще раз посмотрел и отвернулся, даже не осознавая, что поверг нас с Улей в состояние легкого анафилактического шока, потому что наши головы отчаянно не желали принимать неожиданную дозу инородной массы информации и реагировали на нее дружным онемением всех функций.
Мы поднялись одновременно и двинулись к выходу, столкнувшись у двери с преподавателем. Он смерил нас недовольным взглядом и порывался что-то сказать, но Уля, схватив меня за руку, резко рванула вперед, оставляя нахмурившегося мужчину смотреть в наши быстро удаляющиеся спины. Я разумно рассудила, что сейчас решается вопрос жизни и смерти и не стала сопротивляться. Пропущенная пара однозначно не равна по важности тому, что нам предстояло выяснить. До второго этажа добрались так, точно сдавали нормативы по бегу на физкультуре. Этот сумасшедший момент можно смело записать в личный список беспрецедентных случаев нарушения моего спокойного существования.
Почти все студенты уже разошлись по аудиториям и в большом холле второго этажа, где располагался огромный стенд с расписанием, народу было немного. Но те, кто еще остался, игнорируя призывающий к знаниям звонок, сразу же обратили на нас внимание и как будто даже расступились, волей-неволей заставляя обратить внимание на то, что, собственно, и послужило причиной сегодняшнего просто запредельного интереса к моей персоне. Не отошла только одна девушка, которая, что уже ни капли не удивляло, тоже смотрела на меня, но иначе, чем другие – так смотрят на знакомого тебе человека, которого с удивлением обнаруживаешь в непривычной обстановке. Смотрела, как будто до этого видела не раз, но сейчас разглядела во мне что-то новое. Оценивала и раздумывала. Я мимоходом оглядела девушку – невысокая, жилистая, яркая, лучащаяся жизненной силой и энергией, в ней чувствовались стальной внутренний стержень и железная воля. Ко всему прочему она была обладательницей незабываемой внешности, несомненно привлекательной, но ярко необычной. Я бы назвала ее красоту крапчатой, потому что девушка вся была усеяна родинками. Нет, мы определенно никогда с ней не встречались, я бы ее точно запомнила.
