Соня тоже стреляет, но предпочитает пистолет. Ее хобби не выведено на столь профессиональный уровень, но ей это и не нужно. Как она сама говорит, «главное знать, что я смогу попасть ублюдку в башку в нужный момент».
– У тебя ужасный вкус на выбор места для свиданий. Не удивительно, что ты не пользуешься спросом, – без приветствия говорю я.
Не обижается, ухмыляется и потягивается.
– Север, ты не поверишь, сколько парней за день мне приходится отшивать! Почему-то они все считают меня легкодоступной, – без тени обиды хмыкает она. – Но ты прав, местечко попахивает тухлятиной, – оглядывает зал, отделанный в серо-черных тонах. – Но я не алчна до сцены, вообще ровно дышу к театру.
– Но ты здесь.
– Как тонко же ты однако вуалируешь вопрос, почему я провожу время в театре сомнительного содержания, если я вообще не люблю театры. А я тебе отвечу: моя жадная до прекрасной музыки душа нашла тут подлинную жемчужину, руки которой поцеловал сам дьявол. Если бы ты слышал, Север, как она играет Шопена, ты бы меня понял.
– Ты что, приходишь сюда послушать фортепиано? – удивленно спрашиваю я.
– Да я просто торчу по тутошней пианистке! – отвечает подруга и взволнованно опирается на спинку переднего стула, смотря исключительно на открытый рояль. – Такое тонкое владение инструментом, такая глубина подачи содержимого, такой звук… Да у меня порой сердце в пятки уходит, не поверишь, играет три звука, а в них сворачивается целый мир. А я тут подыхаю после этого, как будто она меня своими звуками прошибла насквозь. Тебя мне напоминает.
– Чем же?
– Бьет своей игрой точно в цель, в самые чувствительные точки. И не промахивается.
– Да ты влюблена, – усмехаюсь я.
– Отчаянно и безответно, – без тени иронии отвечает мне девушка. – И откровенно не понимаю, что этот гений забыл в такой помойке.
– Разные бывают обстоятельства.
– Уж мне ли не знать, – с каким-то мрачным кивком тянет она, а потом смотрит на меня. – Кстати, о них: слышала у Демидова сынок объявился.
– Сонь, только глухой не слышал.
– Непоколебимый Север, эх, жаль, что равнодушие тебе так к лицу, а то бы кааак вдарила, чтобы немного оживить.
– Да, меня уже сегодня просветили, что я кусок гранита.
Соня удовлетворенно закивала.
– Мудро, мудро зрят. Но суть в другом: что делать будешь?
– Собираюсь одинаково ловко поиметь красивую блондинку и Татарского, если тебе интересно, – ухмыляюсь я, уходя от ответа.
Соня понимающе щурится.
– Вот люблю я тебя Север, за твой милый нрав и потрясающую сговорчивость, – ерничает девушка, похлопывая себя по коленкам, а потом ловко подскакивает и перешагивает через меня. – Ладно, так уж и быть, я сегодня не приставучая. К тому же мне тебя опять нужно поэксплуатировать. Поможешь?
Она каждый раз задает этот вопрос, как будто ожидает, что однажды я откажусь. Но я просто встаю, отвечая на застывшую тревогу в глубине ее темных глаз молчаливым согласием. Вряд ли я когда-нибудь посмею ей отказать.
3
Лео сошел с ума. Мало того, что он ставил собственную пьесу с совершенно немыслимой партией музыкального сопровождения, которую приходилось зазубривать, часам просиживая за роялем. Полное отсутствие логики и удобства в пианистическом плане делали ее просто адской мясорубкой для пальцев. А бедному Стенвею приходилось всё это терпеть. Про содержание самой пьесы я вообще молчу. Вдобавок к этому к нему «свыше» снизошел заказ поставить небольшую комедию. В четырех актах. В сопровождении струнного квартета и фортепиано. И готова она должна была быть через месяц, никак не позже. Так что, вместо положенного чтения управленческих книжек и вникания в лекции, я с глубоким отчаянием трудилась на благо каких-то неизвестных мне личностей, которые, скорее всего, этот труд даже не оценят, если вообще обратят внимание на бледного человечка за фортепиано. Пришлось на известное время забыть о приятном музицировании после спектаклей – я только и делала, что раз за разом прореживала бесконечные нотные страницы сопровождения пьес. Только один раз, не удержавшись, и скорее следуя порыву души, чем здравому смыслу, я, забыв обо всем, стала играть ноктюрны Шопена. Они исцеляющим эликсиром проникали в измученное тело, звуки ласкали пуховой нежностью, томили предвкушением радости, превозносили неземную любовь, и моя душа, жадная до этих крох счастья, наконец-то жила в свободном полете, опьяненная подаренными крыльями.
Но я не настолько забыла о реальном мире, чтобы не заметить ее. Она, как и всегда, сидела на самом верху и, опираясь о впередистоящее сиденье, наблюдала за тем, как я играю. Не знаю, кем была эта странная незнакомка, которая периодически приходила в театр – и никогда на спектакли. Всегда заходила после. Как будто знала, что я буду играть, как будто хотела слушать. И мне бы возмутиться такому вопиющему нарушению моего одиночества, да только почему-то девушка не вызывала во мне желания закрыться и уйти. Нет, она как будто была соучастницей творившегося в зале волшебства, как будто чувствовала то же, что и я, дышала вместе с моими руками. Так что я позволила ей нарушить мое интимное уединение с музыкой.
Но только ей, и поэтому, едва я расслышала шаги и увидела тень фигуры, заходящей в зал, я прервалась и ушла, не желая знать, кто еще посмел нарушить мой рукотворный храм. Это слишком важно для меня, чтобы раздаривать тем, кто не поймет.
Пришлось, скрепя сердце, найти время и заняться злополучным рефератом, который висел дамокловым мечем над моей головой и обязательно больно бы меня ударил, посмей я его не сделать.
Миша внезапно сорвался в командировку, огорошив меня этой новостью однажды утром.
– Зин, я улетаю во Францию! – он вытащил небольшой чемоданчик из комнаты.
Я нахмурилась.
– Надолго? И почему так внезапно?
– По работе понадобилось. Не знаю, когда вернусь… там не от меня зависит. А ты смотри мне тут, – брат погрозил мне пальцем, – не буянь, парней не води, тепло одевайся, и вообще будь хорошей девочкой, – Миша щелкнул меня по носу.
– Да мамочка, – отозвалась я, вызывая обаятельную улыбку брата.
– Кстати о маме… Она там отчаянно требует твоего внимания, говорит, что забывает о том, что у нее еще и дочь есть. Зин, ну позвони, а!
Я вяло кивнула. Телефонные разговоры я откровенно не любила.
– Хорошо, – пришлось согласиться под выжидающим взглядом. – Ну что, мне тебе и расписку написать?
– А напишешь? – усмехнулся брат и полез в шкаф за пальто.
– Нет, – сказала я.
– Тогда без вариантов: на слово тебе верю. Но узнаю, что не выполнила, и из Франции достану, – он пригрозил мне кулаком.
– Ты только там осторожнее, ладно? – я взяла шарф и повязала ему на шею, поверх воротника.
