- «Родная! Знакомая»!.. Скажи спасибо, что вывернулся…
- Баранкин перед кошками никогда не отступал!
- Храбрый какой! Расчи-чи-рикался: «Иди сюда, я тебя не съем, чу-дач-ка»! Сам чу-чу-дак! Ты забыл, что ли, что кошки едят воробьёв?
- Да нет, - сказал я, - просто я ещё не привык к тому, что я воробей!
- «Не привык»! А почему же я сразу привык? - сказал Костя и добавил:
- Вот съела бы тебя твоя родная Муська, что бы я твоей матери сказал?
Я представил на секунду, что было бы, если бы мне действительно не удалось вырваться из Муськиных лап, и мне стало не по себе. Откровенно говоря, я просто испугался, хотя опасность миновала и бояться было уже нечего, но перья у меня все равно зашевелились и встали дыбом.
- Что это с тобой? - спросил меня Костя Малинин.
- Да так… Жарко! - сказал я, обмахиваясь одним крылом Костя опять начал ругать меня, а я взял и сунул голову под крыло, чтобы не слышать больше Костиной ругани, но в это время кто-то ткнул меня чем-то острым в бок…
СОБЫТИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
О чём чирикают бабушки
Я выглянул из-под крыла и увидел сидящего рядом со мной старого, облезлого воробья.
- Ты, птен-чик желторотый, - сказал мне старый воробей, - я тут всё время за тобой с берёзы наблюдал. Ты что, вообще дура-чок-чок-чок или только притворяешься?
- А что вам от меня надо?
- Ты не груби старшим.
- Я не грублю. Это у меня такой голос. Чтобы отвязаться от старика, я снова спрятал голову под крыло, но старик опять пребольно клюнул меня в шею.
- Слушай, когда с тобой разговаривают старшие! Чти взрослых! Чти-чти-чти! Не чуф-чуф… не чуфырься!
- А я и не чу-фырюсь!
- А что это ты про кошек чирикал? Какие могут быть у воробья знакомые кошки? Ах вы, птенч-птенч-птенчики! И чему только учат вас родители?
Старик закатил глаза и стал чирикать о том, какие в его времена были прилежные и послушные воробьята, какие они все были умные, как они не чуфырились, а теперь все чуфырятся.
Стоило превращаться в воробьёв, чтобы выслушивать эту чеп-чеп-чепуховую нотацию. Да у нас по вечерам старухи как усядутся вместе на лавочке, только об этом и чирикают, то есть разговаривают.
- Вы чьи дети? Чьи вы? Чьи вы? - спросил меня старик.
- Ничьи! Ничьи! - сказал я, срываясь с ветки и увлекая за собой Костю Малинина.
- «Чуфырься! Не чуфырься!» - сказал Костя, работая крыльями. - Чох-чок-чокнутый какой-то!
Мы закружились над нашим двором, выбирая дерево, не занятое воробьями. Хотя я и сам был воробей, но мне почему-то вдруг захотелось держаться о г них подальше. Знакомство с бесхвостым и со стариком произвело на меня не совсем приятное впечатление. А больше всего меня расстраивало вот что: с той минуты, как мы превратились с Костей в воробьёв, прошло, наверное, уже полчаса, а наша воробьиная жизнь все как-то не налаживалась, и вообще всё шло совсем не так, как я ожидал. Время идёт… Завтра, между прочим, снова в школу…
Косте Малинину я, конечно, ничего не сказал. В конце концов впереди ещё целый день - жизнь наладится, и всё будет хорошо. Главное, не надо отчаиваться и терять надежды.
Покружив в воздухе, мы опустились с Костей на дерево, не занятое воробьями.
Ветка, на которую мы уселись, выходила на солнечную сторону. Солнце пригревало, как летом.
С удовольствием втянув голову в плечи, я уже собирался спрятать её под крыло, как вдруг у меня над ухом что-то противно свистнуло. Раздался щелчок. Посыпались листья. Ну что ещё такое? В чём дело? Я открыл глаза и посмотрел вниз.
СОБЫТИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Дальнобойная рогатка с оптическим прицелом
Возле лавочки, на которой мы ещё недавно сидели с Костей Малининым, стоял мой сосед по квартире, белобрысый Венька Смирнов, и отвратительно щурился. В руках у него была рогатка с оптическим прицелом. Рогатку я узнал сразу. Никто лучше меня не делал таких дальнобойных рогаток. Венькину рогатку тоже смастерил я по его личной просьбе. Венька смотрел на меня в оптический прибор. Я смотрел на Веньку. На Венькином лице было написано: «Не попал! А жаль!..»
Так. Мало того что меня чуть-чуть не слопала наша кошка, теперь в меня стреляют из рогатки, сделанной моими же руками.
- Ну, подожди, Венька! - чирикнул я с дерева. - Подожди, белобрысый! Когда я опять превращусь в че-че-ловека, я тебе покажу, как стрелять в меня из рогатки!
Не обращая никакого внимания на моё чириканье, Венька нагнулся и стал искать камень. Мы с Костей переглянулись и, не сговариваясь, одновременно рванули с дерева. Я решил улететь подальше от нашего двора, подальше от кошки Муськи, от белобрысого Веньки с рогаткой, от этих драчливых и негостеприимных воробьёв. Мы пролетали один двор за другим. С высоты нашего птичьего полёта оказалось, что в нашем городе кошек было гораздо больше, чем я предполагал, когда был человеком. Мальчишек с рогатками тоже было много. Это открытие меня расстроило. Из своего небольшого воробьиного опыта я уже успел понять, что любое знакомство с рогаткой или кошкой может окончиться очень плохо для воробьёв. Малинин тоже меня стал почему-то ужасно раздражать. Тащится где-то там, в хвосте, отстаёт всё время и вообще летит с таким видом, как будто он мне одолжение делает.
- Че-че-го ты всё время отстаёшь? - не вытерпел я и заругался на Костю. - Тянучка противная!
- Я устал!
- «Устал»!.. Че-че-тыре квартала пролетели, а он уже устал!
- Я не лететь устал. Я устал быть воробьём!
- Подумаешь! Полчаса всего, как воробей, и уже устал! А как же воробьи бывают всю жизнь воробьями?! Знал бы, не связывался с тобой!
Я высмотрел сверху небольшой сквер с большими и высокими деревьями и спланировал вниз.
- Можешь отдыхать! - сказал я Косте, когда он следом за мной плюхнулся на ветку.
Костя приподнял крыло и уже хотел спрятать голову под мышку, но вдруг над нами раздался голос:
- Вот они где, бездельники! Я их послала за соломой, а они греются на солнце! Хороши сыночки!..
СОБЫТИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ
Что бывает, когда сыновья отрекаются от своей матери
Я взглянул вверх и увидел толстую воробьиху, свесившуюся с соседней ветки. Это она назвала нас своими сыночками.
- А почему вы молчите, почему вы ничего не отве-че-че-чаете своей мамочке?
- Ничего не понимаю! - шепнул мне Костя. - Почему она называет себя нашей мамочкой?
